Михаил Румянцев. Карандаш

Цирковое представление началось. От­звучала веселая оптимистическая увертюра, ушли за кулисы после традиционных по­клонов исполнители первых номеров про­граммы...Вокруг манежа создалась привычная, с детства любимая обстановка цирка.

В кольце ярко освещенной арены появ­ляется фигурка маленького озорного чело­вечка... Карандаш!

Он появляется именно в тот момент, когда его ждут, когда уже собрано внима­ние зрителя, когда чувствуется в воздухе безмолвный вопрос:

— Где же Карандаш?

В выборе этого мгновения Карандаш почти никогда не ошибается. Он чувствует его необъяснимой, острой интуицией арти­ста, привыкшего встречаться с публикой один на один.

Искусство коверного... В советском цир­ке уже давно стал привычным образ арти­ста-клоуна, весело и непринужденно ра­зыгрывающего на манеже короткие сцен­ки, интермедии, значение которых подчас выходит далеко за рамки простого запол­нения пауз  между номерами.

Это стало обычаем. И сейчас уже не все склонны оглянуться назад, на большой, трудный и крутой путь, по которому шло развитие этого труднейшего жанра цирко­вого искусства, получившего свое второе рождение в советском цирке.

Коверный — нелепый неудачник, глупец, человек, получающий пощечины.

Коверный — находчивый, смышленый ве­сельчак, актер, создавший законченный художественный образ, мастер острой ко­роткой сатирической  сценки...

Таков этот путь, одним из зачинателей которого был М. Н.  Румянцев — Карандаш.

...Осенью 1927 года в только что создан­ную цирковую школу пришел двадцати­летний застенчивый паренек, приехавший в столицу из города Старица. Дважды экза­меновался и дважды проваливался... Не особенно одарен, слабоват, крайне мал ро­стом — таково было мнение экзаменато­ров.

Что говорить, актерские данные не бле­стящие, но паренек был все-таки зачислен условно,   сроком  на   один  месяц.

Мало радости доставил он своим педа­гогам и после зачисления. Чуть ли не еже­месячно грозило ему исключение из шко­лы.   Держался,   как  говорится,   чудом!

Счастливый случай помог неудачному ученику «устроиться» коверным в одну из групп студентов циркового училища, уез­жающих в порядке учебной практики на гастроли в деревню.

Пожалуй, это и предопределило даль­нейший путь артиста.

М. Румянцев увлекся клоунадой. Его не охладил ни полный провал на первых га­стролях, ни авторитетное мнение более опытных товарищей, считавших его совер­шенно   явной,   законченной  бездарностью.

Полный провал... Возвращаясь сейчас к истокам артистической карьеры Карандаша, следует сказать, что этот провал был не случайным. Он был неизбежен, в этом бы­ла, так сказать, своя строгая закономер­ность.

М. Н. Румянцеву уже тогда была не по душе бытовавшая в цирке трафаретная маска буффонадного клоуна. Он не хотел пользоваться стандартным набором прове­ренных трюков и острот традиционного циркового «рыжего».

Старое не по душе, а новое еще не ро­дилось. Да и не только у Румянцева, не ро­дилось  в   советском   цирке   того  времени.

Клоун на манеже... Кто он, этот безо­бразно размалеванный человек, в парике немыслимого цвета и в нелепом пиджаке? Кто он? Из какой страны, из каких слоев общества? Кого он пародирует, кого вышу­чивает?

Если когда-то в дореволюционном цир­ке отдельные детали клоунского обличья воспринимались как пародия на сущест­вовавшие тогда моды (огромные ботинки), если когда-то его сценическая манера (развязность, пшютоватость) до известной степени могла рассматриваться как сатира на пошловатого обывателя тогдашнего об­щества, то уже в первые годы существова­ния советского цирка резко обозначился кризис клоунады, глухой тупик, в который зашел  буффонный цирковой образ.

Неузнаваемо изменился социальный об­лик советского общества, по новому руслу пошла жизнь: исчезли привычные мишени клоунских острот — купчики, лоботрясы, фаты и т. п. А в клоунском обличье ничего не изменилось. Образ закостенел, потерял силу сатирического шаржа-портрета.

Коверные в поисках нового стали меха­нически копировать образы популярных иностранных кинокомиков. Пат и Паташон, Чаплин...

Одним из многочисленных коверных «чаплиных» поначалу попробовал стать и М. Румянцев.

Кстати говоря, киноартист Чарли Чаплин того времени (30-е годы) еще не был ши­роко известен советскому зрителю по та­ким картинам, как «Огни большого города» и «Новые времена», в которых талантливый актер раскрыл глубоко человечные черты своего комедийного дарования, создал трогательный образ маленького человечка, за­терянного в сутолоке капиталистического большого города.

М. Румянцев, знавший Чаплина лишь по ранним короткометражным картинам, пере­нес на манеж главным образом эксцент­рику чаплинского костюма, поведения, об­раза.

Именно поэтому образ Чаплина у Ру­мянцева оказался недолговечным. Артист отказался от него в первый же сезон ра­боты в Ленинградском цирке.

Румянцев стремился к подлинно ново­му, своему, индивидуальному. Он понимал, что путь копирования ограничивает его творческие возможности, что новое надо искать в создании образа столь же чело­вечного, как у Чаплина, но подсказанного нашей действительностью. А следователь­но, близкого и понятного зрителю.

В образе Чарли Чаплина (1932 г.)

Карандаш (фото А. Родченко, 1940 г.)

Осел заупрямился

М. Румянцев отказался от традиционных чаплинских атрибутов — тросточки, котел­ка... Началась постепенная эволюция костю­ма, грима...

На смену М. Румянцеву — Чаплину при­шел Карандаш.

Карандаш! С необыкновенной быстро­той получил права гражданства в советском цирке этот новый образ, новый тип клоуна;

Веселый человечек, в мешковатом ко­стюме, в пиджаке явно с чужого плеча... На цирковом фоне, в среде сильных, сме­лых, атлетически сложенных людей его фи­гурка кажется особенно маленькой, комич­ной, беспомощной...

И, когда человечек в веселых сценках на манеже обнаруживает свою смекалку, ловкость, находчивость, безудержно смеется цирк. Когда Карандашу удается обма­нуть, провести своих «противников» — режиссера манежа, униформиста, — это по­беда слабого над сильным, маленького над большим, а, следовательно, симпатии зри­телей всегда на его стороне.

Ведь это — характерная черта велико­душного нашего народа, это — особенность нашего советского зрителя! Вспомните, ка­кими аплодисментами награждают у нас, скажем, молодую футбольную команду, выигравшую кубок у чемпиона, или начи­нающего боксера, одержавшего верх над мастером спорта!

Образ, созданный Карандашом, глубоко реалистичен и правдив.

Есть в искусстве цирка своя особая ло­гика поведения, своя особая правда — правда нелепости...

Когда, скажем, Карандаш выезжает на манеж верхом на ослике, к которому под­вешен обычный автомобильный номер, и начинает подкачивать  ослика   насосом, — это нелепо. Но в этом есть правда нелепости. Зритель верит, что Карандаш не может поступить иначе. Да проделывает он все это с такой внутренней убежденностью,  с такими реалистически точными деталями, что не верить нельзя, а следовательно, нельзя и не рассмеяться.

Карандаш стреляет из пушки огурцом в какого-то зрителя, неловко бросившего ему мяч... Нелепо? Нелепо, но рассержен­ный Карандаш должен был поступить имен­но так. В этом есть правда. Правда образа, цирковая правда буффонадной нелепости!

Карандаш в парке случайно разбивает статую на куски. Он пытается снова сло­жить из этих кусков фигуру Венеры, но без­успешно. Части тела им безнадежно пере­путываются, образуя все новые и новые, предельно комичные сочетания. Смеясь над этой веселой цирковой сценкой, зритель искренне сочувствует Карандашу, попавше­му в трудное положение,

В лучших репризах и сценках Карандаш всегда был верен правде, хотя и выражен­ной средствами буффонады.

В годы Великой Отечественной войны в творчестве Карандаша зазвучали новые ин­тонации. На смену шуточной, юмористиче­ской сценке пришла острая, меткая сатира, направленная  против  врага Родины.  Помимо новизны трудность сатирического прицела  для Карандаша заключалась в том, что актерский образ, созданный им, был мало пригоден для решения серьезной по­литический темы.

Карандаш нашел удачный прием, позво­ливший ему, не выходя из рамок жанра и своей актерской манеры, остро и доходчи­во отражать в своих репризах темы, волно­вавшие советских людей в грозные дни Отечественной войны. Он, оставаясь Каран­дашом, как бы затевал игру с режиссером, со зрителем. Карандаш в своей наивной, полудетской манере просил разрешения  показать на манеже какую-либо придуман­ную им, сценку.

— А хотите я вам покажу, как фрицы шли на Москву и обратно?

Карандаш переодевался на глазах у зри­теля, перевоплощался в избранный им для сатирического удара персонаж, и сценка разыгрывалась, как «детская», непосред­ственная импровизация, позволявшая Каран­дашу оставаться самим собой в любом пе­ревоплощении.

Это Карандаш показывает фашиста, го­ре-покорителя Москвы...

Это Карандаш изображает Гитлера... В наиболее удачных сатирических репри­зах Карандашу удавалось создать на мане­же яркие, запоминающиеся, буффонно ре­шенные образы, граничащие по меткости и  с сатирическими зарисовками наших лучших художников-карикатуристов. Здесь было продумано все — каждая деталь костюма, каждая мизансцена, предельно скупая и лаконичная, лежащая стро­го в границах жанра и образа, очерченных для себя Карандашом.

Это период подлинного расцвета твор­чества Карандаша.

Вот на манеж выкатывается фашистский танк — простая бочка на колесах. На бочке намалеваны   свастика,   череп   и   две  кости. Карандаш на глазах у зрителей напяливает на голову чугунный котел вместо каски,  в руках у него появляются огромный топор, дубина...   Этакий   нахальный    громила!    Он усаживается в   танк, катится  вперед... «Нах Москау!»  Взрыв!..  Танк    разваливается    на куски. Карандаш с трудом вылезает из-под обломков и, ковыляя на костылях, удирает за   кулисы.

Предельно доходчивая, эта сценка вы­зывала дружный смех зрителя как на ма­неже цирка, так и в частях Действующей армии, где нередким и желанным гостем был Карандаш.

Запомнилась зрителю и другая удачная находка Карандаша в области политической сатиры  военных  лет.

Карандаш появлялся на манеже, неся маленькую ораторскую трибуну, микрофон и большой  портфель. Из портфеля извлекался пес Карандаша Пушок.

Не упасть бы – до сетки далеко!..

«Как фашисты на Москву наступали…»

Пародировать эквилибристов не так-то просто.

Зрители весело смеются

Карандаш – поваренок

Пушок типич­ным ораторским приемом клал лапу на три­буну, долго и яростно лаял в микрофон. После этого Пушок снова укладывался в портфель, а Карандаш невозмутимо сооб­щал:

— Речь министра пропаганды Геббель­са окончена!

В этой меткой сатирической зарисовке Карандаш, найдя верное решение большой политической темы, сумел опять-таки ос­таться самим собой, не вышел из границ своего образа, своей артистической ма­неры.

Большой, сложный творческий путь пройден Карандашом.

От залитого светом манежа Московско­го цирка до фронтовых дорог, вокруг ко­торых полыхали подожженные врагом го­рода и села...

От довоенного веселого Карандаша, ма­стера безобидной клоунской шутки, до са­тирика, не боящегося злободневных поли­тических тем, волнующих советского чело­века!

Вкус к меткой сатирической зарисовке, приобретенный Карандашом в годы войны, не  покинул  его   и   в  послевоенное  время.

А каким разнообразным, щедрым, бы­ло в этот период его творчество!

Появлялся Карандаш на манеже в ка­честве руководителя некоего учреждения с раздутым штатом. Он выводил на манеж своих многочисленных сотрудников — се­кретарш, машинисток, счетоводов и, нако­нец, единственного рабочего.

Метко и зло изображал Карандаш псев­доученого, защищающего свою кандидат­скую диссертацию «Переливание из пусто­го в порожнее».

Проходили в его репризах и сценках образы бракоделов, лодырей, бюрократов всех мастей...

Быстро и чутко откликался Карандаш на последние события и происшествия, волно­вавшие советских людей.

Скажем, появилось в «Правде» письмо рабочих одного Московского завода о том, что глава Британской военной миссии генерал Хилтон, делая вид, будто совершает лыжную прогулку, пытался сфотографиро­вать завод и был пойман с поличным. В тот же вечер на манеж Московского цирка вышел Карандаш в рваном полушубке, с биноклем в руках. На вопрос: «Что вы здесь делаете?» — Карандаш отвечал: — Ищу места  для  лыжной вылазки!

События в Корее... С глубоким сочув­ствием следили советские люди за герои­ческой борьбой корейского народа с ино­земными захватчиками, с нетерпением ожидали передачи последних известий по радио. И вот во время победного наступ­ления Народной корейской армии каждый вечер в Московском цирке раздавался зна­комый голос диктора:

— Передаем    последние    известия...

Над манежем, в оркестре, у бутафор­ского радиоприемника появлялся Карандаш. Под дружный хохот зрителей он ком­ментировал последние известия с корей­ского фронта, осмеивал неудачи, постигшие завоевателей, их поражения, их просчеты. Здесь пускались в ход крылатые русские пословицы,    меткие   народные   присказки...

Мимическое антре «Сценка в парке»

Карандаш-радиокомментатор! Какая не­обычная роль для недавнего коверного-ми­миста, артиста, долгие годы не пользовав­шегося живой речью в своих клоунских сценках   и  репризах.

Неустанно работал Карандаш над своим репертуаром, все шире и шире раскрыва­лись  его  актерские  возможности...

Карандаш создал на манеже образ на­ходчивого обаятельного весельчака, несу­щего в себе черты простого советского че­ловека. В этом жизненность образа, в этом победа артиста.

По-настоящему, искренне любит совет­ский зритель Карандаша, его доходчивую шутку,  мягкую  обаятельную   улыбку...

Но настоящая любовь всегда взыска­тельна, всегда требовательна. Поэтому так и обидна каждая заминка в творчестве лю­бимого актера, каждый долгий «антракт» между появлением в его репертуаре новых интересных  произведений.

С нетерпением ждет зритель советского цирка новых работ этого артиста, новых острых маленьких сценок, новых больших успехов.

Любит, ждет, требует!

Карандаш – фокусник (реприза «Тарелки-бутылки»)

В разное время и в различных обстоя­тельствах мне приходилось встречаться в совместной   работе   с   Карандашом.

Впервые мы встретились тридцать лет назад, когда он начинал учиться в только что созданной школе циркового искусства, в которой я преподавал по классу клоу­нады.

Школа (а то время она именовалась Курсами циркового искусства) создавалась в трудных обстоятельствах. Не существо­вало никакого опыта работы в данной об­ласти, не было ни выработанных приемов преподавания, ни сколько-нибудь прове­ренных методических установок.

В содружестве с опытными мастерами цирка небольшая группа педагогов в соста­ве Д. Б. Кара-Дмитриева, П. Е. Кретова, Н. М. Форрегера и автора этих строк иска­ла пути профессионального обучения, мо­лодежи.

Молодежь подбиралась способная, из среды учащихся первого набора вышло немало известных цирковых артистов: 3. Махлин, братья А. и И. Нелиповичи, С,  Рубанов   и многие  другие.

Среди них был и худощавый, невысокого роста, очень скромный и замкнутый юноша Михаил Румянцев. Он пытался заниматься всеми видами гимнастики и акробатики, но успехов не проявлял. Объяснялось это глазным образом его необычайной робо­стью  и  застенчивостью.

Его занятия по классу клоунады также не  были  успешными.

Не давались ему этюды, достаточно бы­ло присутствия хотя бы одного посторонне­го человека, как сразу исчезала какая бы то ни было выразительность, а вместе с тем угасало   воображение,   затухала   фантазия.

Не везло этому юноше в цирковой школе. Не раз вставал вопрос о его исключении как неспособного ученика. Он при­бегал к помощи директора школы А. А. Лу­начарской, и со свойственной ей добротой и благожелательностью к молодежи она каждый раз заступалась за него.

По окончании первого учебного года особенно остро был поставлен вопрос об исключении Михаила Румянцева. Подавля­ющее большинство членов педагогического совета склонялось к такому решению. Как педагог класса клоунады, я выступил в за­щиту Румянцева, предложив попробовать его силы и возможности в качестве ковер­ного комика. Предложение было поддер­жано А. А. Луначарской, И Михаил Румян­цев стал готовиться к выезду на летнюю практику   как   коверный — рыжий   Вася.

Что же побудило заступиться за ученика, по общему мнению не обладавшего ника­кими  способностями?

Присматриваясь к нему, я видел, на­сколько настойчиво он работал над собой. Где-нибудь в закутке, в сторонке, он часа­ми репетировал, как говорится, «для се­бя», — и тут исчезала его робость, его ско­ванность. Несколько раз мне удавалось подсмотреть его незатейливые репетиции, В них можно было уловить несомненные проблески комедийного дарования. Но сто­ило лишь Румянцеву заметить, что за ним наблюдают, как сразу же все самостоятель­но им достигнутое пропадало, и снова появ­лялся робкий, скованный, зажатый чело­век...

Обстоятельства сложились так, что мы расстались накануне выезда Румянцева на практику, перед первыми его выступления­ми, и лишь много лет спустя, уже после войны, снова встретились на совместной работе.

За эти годы он прошел большой и слож­ный творческий путь, стал одним из веду­щих мастеров советского цирка. Опыт его работы во многом повлиял на дальнейшее развитие жанра клоунады. Особенно цен­ными были злободневные репризы, пока­занные Карандашом в дни войны — «По­ход фашистов на Москву», «Речь Геббель­са», «Рама», «Война» и другие. Они расши­ряли границы политической сатиры совет­ского цирка, открывали перед ней более широкие  возможности.

Неоднократно мне приходилось готовить новые программы Московского цирка, в которых участвовал Карандаш, и всегда меня поражала его трудоспособность и ему одному присущая манера работы.

Карандаш создает свои клоунады, реп­ризы и сценки очень медленно. Каждая из них проходит через ряд подготовительных, репетиционных этапов, прежде чем при­нять более или менее окончательную ре­дакцию. Нередко в процессе подготовки та или иная сценка многократно перестраи­вается, а иногда работа над ней временно приостанавливается. Затем, переделав нача­ло, середину и — что всего важнее — кон­цовку, Карандаш наконец исполняет реп­ризу в  ее окончательно   сложившемся   варианте. Но филигранной отделки он добивается на последующих представлениях, уточняя и дорабатывая детали от спектакля к спектаклю. Все лучшие, наиболее тща­тельно отделанные сценки Карандаша про­шли такой длительный путь последователь­ного совершенствования.

В последние годы, перед приездом в Москву, Карандаш стал предварительно вы­ступать в ряде цирков с основным соста­вом номеров, включенных в очередную новую программу Московского цирка. Сов­местно с режиссером, автором, художни­ком, а иногда и с композитором Карандаш проводил всю подготовительную репети­ционную работу, как говорится, «входил в программу», многократно выступая в окру­жении специально подобранных номеров. Затем та же хорошо сработавшаяся про­грамма показывалась в Московском цирке.

Общение с исполнителями различных номе­ров в течение двух-трех месяцев предо­ставляло Карандашу возможность ярче вы­явить еще одну сторону своего дарования — талант  комика-пародиста.

В основе большинства клоунских шуток лежит гиперболизация того или иного яв­ления, и Карандашу в лучших его шутках удается интересно, оригинально использо­вать  этот закон  комического.

К числу таких шуток относится, в част­ности, полная юмора сценка, исполняемая артистом в номере канатоходцев Свири­ных.

«Защита диссертации, или переливание из пустого в порожнее»

Во время номера Карандаш, поднявшись по веревочной лестнице, появляется на од­ном из мостиков и очень боязливо отправ­ляется по канату на другую сторону, дер­жась за талию исполнительницы. Благопо­лучно дойдя до противоположного мости­ка, чрезвычайно довольный собой, он ре­шает вернуться обратно без посторонней помощи. Как и полагается комику, это ему не удается, и, дойдя до середины каната, он пытается спуститься по веревке. Веревка накинута на канат неудачно, и Карандаш сваливается в предохранительную сетку, причем от испуга во время падения седе­ет: когда он, пошатываясь, поднимается на ноги, зритель неожиданно обнаруживает, что Карандаш стал совершенно седым... Та­кая оригинальная обыгровка паузы испол­няется Карандашом в присущей ему реа­листической манере, с большой непосред­ственностью.

Необычные формы находит он для сво­их пародий, стараясь при этом не только рассмешить зрителя, но и выявить в дей­ствии характер созданного им образа Ка­рандаша.

Такова, например, его пародия на фо­кусника.

После выступления иллюзиониста или манипулятора Карандаш появляется на ма­неже и торжественно объявляет:

— Фокусы...

Он достает большой лист бумаги и рвет его на десятки кусков. Все эти куски он «санжирует» так, что кажется, будто они исчезают, как при манипуляции, но тут же обнаруживаются  в  руке   Карандаша,   которую он держит за спиной. Эта же бумага «исчезает» затем в шляпе Карандаша. Ка­залось бы, на этот раз действительно со­вершилось иллюзионное исчезновение, но в этот момент в шляпе обнаруживается спе­циально прорезанное отверстие, из которо­го видны пальцы Карандаша: «фокус» раз­облачен.

Наконец Карандаш манипулирует боль­шим листом бумаги, из которой «появляет­ся» простыня. Он проделывает с ней ряд манипуляций, прикрываясь простыней и по­казывая, что под ней ничего нет. Послед­ний взмах простыни — и на манеже оказы­ваются ботинки Карандаша, которые он ус­пел незаметно сбросить, прикрывшись про­стыней. Эта пародия предельно наивна, но вместе с тем всегда отлично воспринимает­ся зрителем.

Несомненным достоинством Карандаша является его умение мягко, органично за­полнять паузы между номерами и тем са­мым «цементировать» программу, которая воспринимается как единое целое. Но и к решению этой задачи Карандаш подходит по-своему, нередко достигая результата не сразу, не столько в период репетиций, сколько в процессе представлений, высту­пая   непосредственно   перед   зрителем.

Как-то мы готовили в Московском цир­ке новогоднее елочное представление. На первый взгляд Карандаш не принимал в подготовке активного участия. Он сидел в зрительном зале и присматривался к репе­тициям, к работе отдельных номеров. На­конец настали генеральные репетиции, но Карандаш  не  надел   костюма и,   выйдя  на манеж, репетировал условно, проделывая какие-то замысловатые движения, назначе­ния которых никто не понимал. Я, как ре­жиссер, был в полном недоумении... Ка­залось, пропала большая кропотливая под­готовительная работа... Центральная фигу­ра спектакля не становилась в нем органич­ной... Но на последней репетиции я был приятно изумлен. Карандаш показал, нако­нец, целый ряд своих находок, которые он исподволь подготавливал, и сумел органи­чески влиться в это детское представление, сделаться центральным его персонажем. Но и здесь полноценные результаты были до­стигнуты на последующих спектаклях, под влиянием живой реакции зрителя.

Многих удивляет, почему Карандаш не­редко отказывается от сотрудничества с авторами либо, взяв готовый литератур­ный сценарий, ищет и находит свое собст­венное, отличное от оригинала решение.

На основании многолетней совместной работы должен сказать, что лучшие репри­зы и сценки Карандаша сочинены им са­мим. Исполняя сценки и клоунады, напи­санные другими авторами, Карандаш видо­изменяет их, находит для них выразитель­ный цирковой прием, интересный ход или трюк и тем самым, как правило, обогаща­ет авторский материал, сближает его с выразительными возможностями цирка.

К сожалению, к созданию литературного материала для цирка писатели нередко подходят с недостаточным знанием дела. Нередко они пишут, не зная особенностей цирковой драматургии, ее законов, ее свое­образия. В результате возникает невыра­зительный с точки зрения цирка, много­словный сценарий, который, попадая в ру­ки циркового комика, не может не быть подвергнут значительному, а подчас и ко­ренному изменению.

Карандаш наряду с другими мастерами клоунады сумел доказать, что основой цирковой репризы является трюк, который выявляется и обыгрывается артистом мими­чески и акцентируется, подчеркивается коротким, лаконичным текстом. И вполне по­нятно стремление Карандаша по-своему трактовать любой литературный материал, найти для него свое, именно Карандашу свойственное решение. Разумеется, эти по­иски не должны замедлять работы над новым репертуаром, над созданием оригинальных произведений, присущих обра­зу  Карандаша.

Нельзя пройти равнодушно мимо этого маленького, чудаковатого, но вместе с тем удивительно обаятельного человечка, оде­того в мешковатый пиджачок и нелепо широкие брючки.

Казалось бы, этот маленький человечек ничем не отличается от сотен и тысяч дру­гих. Но приглядитесь к нему, и увидите, что это не совсем так. Тихий, скромный чело­вечек, с этакой виноватой, но вместе с тем хитрой улыбкой проказника на самом деле смел, ловок, остроумен и находчив. Часто он улыбается своей шутке, но вместе с тем бывает и злым, беспощадно издеваясь над бюрократами, лодырями, зазнайками, стя­жателями, над нашими врагами за рубе­жом — над всем тем, что мешает нам счастливо жить  и работать.

Мне часто приходится общаться с дет­ской аудиторией Московского цирка. В программе Карандаш нередко и не зна­чится, но, кто бы из клоунов ни появился на манеже, ребята восхищенно сообщают родителям:

— Карандашик!

Таково желание детей повидать своего любимца, такова его популярность.

Карандаш накопил громадный практиче­ский опыт работы в области клоунады, и нам, его друзьям, хочется пожелать, чтобы он использовал этот опыт для создания но­вого репертуара, новых сценок, реприз и пародий, развивающих все то ценное, что он внес на арену советского цирка.

 Журнал « Советский цирк» апрель 1958 год