Перейти к объекту с этой ссылкой на главной ::: Перейти на страницу объекта с этой ссылкой
   ::: ::: Ссылки для вставки ::: создать html
не показывать содержание текстового поля сверху Редактировать в текстовом редакторе
Показать содержание страницы

ID2_1669 :: Копия содержания страницы:
  http://tulalmanac.blogspot.ru/2011/07/blog-po...
«Не бросайте святыни псам…» (Тульское духовенство в 1922 г.)
Размер содержания копии:     0.00018 Гб. / 0.18449 Мб. / 188.92188 Кб. / 193456 байт

 

«Не бросайте святыни псам…»

(Тульское духовенство в 1922 г.)

Павел ПОНАРИН

Тема политических репрессии в отно­шении православного духовенства в советскую эпоху стала в последние годы очень популярной среди исследователей. Это объяс­няется, прежде всего, восстановлением Русской Православной Церковью (РПЦ) утраченных позиций в современном российском обществе и постоянно возрастающим интересом со сто­роны общественности к церковной истории. Наибольшее же внимание вызывает не столь далекое прошлое - время так называемых гоне­ний в отношении РПЦ со стороны советского режима - 20-30-е годы двадцатого столетия. Это и понятно: послереволюционная эпоха породила уникальное явление новомученичества, явив­шего миру образцы не только христианского страдания и подвижничества, но и гражданского мужества со стороны многих клириков и мирян. Вместе с тем двадцатые и тридцатые годы - это две разные эпохи в контексте истории Русской Православной Церкви.
В чем же отличие? Особенностью церковной жизни в двадцатые годы являлась борьба за сво­бодное развитие Русской Церкви, без какого-либо вмешательства извне со стороны государс­тва, т.е., говоря современным языком, борьба за свободу совести. Как духовенство, так и миряне наивно полагали, что эпоха революционного насилия за­вершилась и нормальному течению церковной жизни ничего больше не угрожает. Этим объясняется и обще­ственная активность верующих при обсуждении церковных вопросов (приходские собрания, делегации в Москву, жалобы на неправомочные действия местных властей, участие в качестве свидетелей в судебных про­цессах). Пока советское общество не осознало, что уже живет в условиях страшнейшего деспотизма, где вскоре не будет места ни свободному веро­исповеданию, ни свободному голосу. Осознание придет позже, в тридцатые годы, когда для большинства пастырей и ми­рян остро встанет другая проблема - проблема физического выживания в условиях массовых репрессий.

Своеобразной кульминацией церковной жиз­ни первой половины двадцатых годов стал суд над епископом Тульским и Белевским Ювеналием и его ближайшим окружением в июле 1922 г. Процесс этот задумывался как показа­тельный, дабы продемонстрировать силу и мо­гущество большевистского режима в борьбе с классовыми врагами. При этом значение имела только общественная значимость обвиняемых. Иначе говоря, если не было бы владыки Ювеналия, все равно сам процесс непременно состоял­ся. Для «нормального» существования советско­го общества нужно было придумать врага, а над врагом необходимо было устроить показатель­ный процесс, чтобы запугать верующих и напра­вить энергию люмпенизированных масс против православного духовенства.
Историческим фоном данного события стали голод в Поволжье, церковный раскол и изъятие церковных ценностей. Весной 1922 года на засе­дании губернской Комиссии помощи голодаю­щим Поволжья тульский коммунист Адрианов, характеризуя деятельность данного учреждения отметил, что работа по сбору средств для голода­ющих велась стихийно, порывами по очень прос­той причине:
«...Голод не рисовался нам таким мрачным, а многие не придавали этому никакого значе­ния. Выносились те или иные постановления... Устраивались вечера, концерты, но сборы были очень и очень незначительны...» [1]
Вот в такой обстановке начиналась в губернии кампания по изъятию церковных ценностей.
Но в начале власть не возражает против учас­тия в деле помощи голодающим тульского ду­ховенства. Так, 23 марта 1922 года Губисполком разрешает епископу Ювеналию печатать отде­льной листовкой воззвание патриарха Тихона, переданное в Тульскую епархию и утвержден­ное Центральной Комиссией Помгола 11 февра­ля 1922 года, а также производить сбор в пользу голодающих, согласно положению «Об участии церкви в деле помощи голодающим», утвержден­ному заседанием Президиума Комиссии Помго­ла ВЦИК от 12 января 1922 г. [2]
Однако уже в марте 1922 года рушится ил­люзорное сотрудничество тульских властей и руководства епархии по вопросу о помощи голо­дающим. В этом месяце епископ Ювеналий был приглашен в Комиссию по изъятию церковных ценностей при Тулгубисполкоме для перегово­ров о совместных действиях по исполнению де­крета. От архиерея требовались активные дейс­твия, на что епископ Ювеналий ответил:
«Вы хотите знать мою точку зрения в облас­ти этого вопроса, лично я своей точки зрения не имею и иметь не могу, есть точка зрения Церкви, продиктованная Патриархом Тихоном в его пос­лании». [3]
В этом послании пастырям и церковным со­ветам рекомендовалось сдавать только предме­ты, которые не употребляются при богослуже­нии. Не изменил своей позиции владыка и тогда, когда ему было сказано о послании епископа Нижегородского Евдокима, призвавшего веру­ющих сдавать церковные ценности. Он ответил, что епархиальное руководство не подчиняется указам епископа Евдокима.
Владыка объяснил также членам Губкомиссии, что не стоит рассчитывать на его помощь, ибо все церковное имущество находится в пользовании верующих. Архипастырь сказал также, что ничего для властей сделать не может, так как народ вправе не простить его за подобный поступок и пояснил:
«Правительство, издавая декрет, смотрело на церковные вещи как на ценности, а не как святыни, между тем при изъятии этих святынь возможны недоразумения со стороны верую­щих, каковые уже и имели место в Москве, где дело изъятия в одной церкви окончилось изби­ением». [4]
Он постарался объяснить, что потом сами же верующие обвинят его в том, что он отдал святы­ни и предал Христа.
В завершение беседы на слова одного партий­ца, что Церковь должна помогать и содейство­вать власти, руководствуясь в этом случае текс­том из Евангелия «не жертвы хочу, а милости», владыка Ювеналий ответил, что есть другое из­речение и произнес пророческие слова:
«Не бросайте святыни псам и не мечите бисе­ра перед свиньями». [5]
Впоследствии смысл этих слов будет иска­жен, и члены Ревтрибунала заявят, что архипас­тырь издевался над голодающими, произнеся подобную фразу.
Мартовское совещание имело решающее значение для последующего развития событий. Епископ Тульский и Белевский Ювеналий, от­казавшись от сотрудничества с большевиками и перейдя, таким образом, в оппозицию к режи­му, существенно осложнил задачи Губкомиссии. Возможно, что уже весной 1922 года созрел план по устранению владыки Ювеналия с Тульской кафедры.
Этому способствовало следующее событие. Девятнадцатого апреля в Тульский Губполитотдел поступает информация о том, что на коло­кольне Казанской церкви появилась чудотвор­ная икона «...неизвестно какой божьей матери и что вследствие этого уже начинают совершаться молебны» [6]. Новоявленная икона «Сопоручница грешных» в серебряной ризе с простыми кам­нями была перенесена в храм настоятелем про­тоиереем Владимиром Успенским и поставлена на аналой. После ранней литургии был отслужен молебен новоявленной иконе. Это произошло 18 апреля. Владыка Ювеналий, совершавший все­нощную в церкви Спаса, уже знал о событиях в Казанском храме. На следующий день, 19 ап­реля, епископ Ювеналий совершал всенощную в Казанском храме при необычайном стечении народа. После службы в алтаре протоиерей Ус­пенский подробно рассказал архипастырю об иконе. Преосвященный приложился к этой ико­не и сказал: «Будем поклоняться, прославлять ее и просить помощи у Божьей Матери». В ночь с 19 на 20 апреля сотрудники ГПУ произвели аресты священнослужителей и мирян, а икона была изъята из храма. [7] Такова официальная версия события, приведенная в губернской газе­те «Коммунар». История эта получила название «казанского чуда» и послужила основанием для обвинения епископа Тульского и Белевского Ювеналия, а также причта Казанской церкви в мошенничестве.
С причтом Казанского храма был арестован и епископ Ювеналий. Управление епархией вре­менно перешло к епископу Белевскому Игнатию (Садковскому).
Несомненно, явление чудотворной иконы на колокольне Казанского храма способствовало волнению в нашем провинциальном обществе. На некоторое время Казанский храм превратил­ся в центр общественной и церковной жизни. В то же время это событие активно использо­валось органами ГПУ для фабрикации обвине­ний епископа Ювеналия и его сподвижников в контрреволюционной деятельности. Устранение неугодного политического противника велось под прикрытием борьбы с религиозным мошен­ничеством.
В апреле же 1922 года Тульский губисполком информирует центр, что собрано 115 пудов дра­гоценностей, для переправки которых в столицу требуется специальный вагон и два миллиарда рублей на упаковку и материалы. [8]
Тульские чекисты в информационных свод­ках (декабрь 1922 г.) отмечали обострение соци­альных противоречий в ходе изъятия церковных святынь в губернии:
«....происшедшие в то время события в г. Шуе и Смоленске окрылили и Тульских погромщи­ков, и ими на почве изъятия повелась энергич­ная погромная агитация, особенно постаралось духовенство. Эту агитацию удалось прекратить усилением агитации с нашей стороны и приме­нением репрессий, благодаря которым избегну­ты были столкновения при изъятии ценностей, которые, нужно отметить, назрели...» [9]
Отмечалось также, что наглость «погромщи­ков» и «черносотенцев» в некоторых селах дохо­дила до крайних пределов, когда верующие били в набат при приближении Губкомиссии и ока­зывали физическое сопротивление ограблению храмов.
Ситуация в Тульской епархии, несмотря на кажущиеся успехи в деле изъятия ценностей, по-прежнему беспокоила центральную и мес­тную власть, ведь епископ Игнатий (Садковский) считался таким же непримиримым оппо­зиционером, что и владыка Ювеналий. К тому же надо учитывать близость епархии к столице. При участии органов ГПУ был разработан план по углублению церковного раскола в регионе, в котором главное место занимали дискредитация Ювеналия в глазах верующих туляков, а затем и суд над «контрреволюционным духовенством» во главе с тульским архиереем.
Пятого июня 1922 года в Тулу приезжает ли­дер обновленческого движения, член Высшего Церковного Совета - протоиерей Красницкий, являвшийся лидером так называемой «Живой церкви». В Туле он опирается на группу «про­грессивного духовенства», в состав которой вошли: Виталий, епископ Епифанский, протоие­рей П.А. Невский, Н.И. Музалевский, А.В. Соко­лов, В.А. Вьюков, священники А.К. Нежданов и В.Н. Головин.
Происходит смена власти. Красницкий при­возит бумаги, документально доказывающие ка­ноничность Высшего Церковного Управления (ВЦУ) и собственное положение в нем. В «Туль­ском Церковном Вестнике» (печатном органе местных обновленцев) сообщалось, что «спо­койно выслушало собрание и отлегло на душе». О возможных прениях - ни слова. Епископ Иг­натий письменно передает управление епархией епископу Виталию, после чего в сослужении с протоиереем Красницким он совершает молебен:
«Возглашено многолетие патриарху. Итак, еще осталась связь с патриархом, но только пре­емственная, каноническая, он уже не управляет, он бессилен чинить зло и подводить под расстрел своих чад, он передал власть ВЦУ...» [10]
Пятого июля 1922 года на первой полосе газе­ты «Коммунар» было опубликовано «покаянное» заявление епископа Ювеналия в Тульское Епар­хиальное Управление, написанное им 22 июня. В нем он отмечал, что не приемлет политику в жиз­ни церкви и осуждает любые проявления контр­революции, а потому приветствует новое церков­ное управление и всецело подчиняется Высшему Церковному Управлению (ВЦУ), которому пат­риарх передал все полномочия высшей церков­ной власти. Также он объявлял и о признании нового Тульского Епархиального Управления. Всех пастырей и пасомых Тульской церкви он умолял «воздержаться от всяких распрей и раздо­ров и в союзе, мире и любви Христовой ЯВИТЬ ПОЛНОЕ ПОСЛУШАНИЕ КАК ВЫСШЕЙ ЦЕРКОВНОЙ ВЛАСТИ, ТАК И МЕСТНОЙ, ТЕРПЕЛИВО ОЖИДАЯ ПРЕДСТОЯЩЕГО ПОМЕСТНОГО СОБОРА...» [11]
Данное заявление было написано владыкой в тюрьме, накануне судебного процесса. Несом­ненно, оно появилось в результате давления властей, требовавших безоговорочной капитуляции от мятежного архиерея, но необходимо учитывать и стремление самого епископа Ювеналия успокоить свою паству, уберечь ее от даль­нейших репрессий. Безусловно, появление этого документа способствовало оживлению дискус­сии в провинциальном обществе относительно епархиальной жизни. Власти старались исполь­зовать момент и подготовить общество к необхо­димости дальнейших репрессий по отношению к сторонникам патриаршей власти. Появляется ряд статей в губернской газете, в которых авторы выражали сомнение в искренности архипастыря и советовали всем сознательным гражданам про­явить бдительность:
«...Уж слишком подозрительна эта их готов­ность в контакте идти с новой церковью, слиш­ком на большие сомнения наводит эта их пос­пешность с переменой фронта... Поэтому ни новое церковное управление, ни массы верую­щих не отнесутся с доверием к поспешному за­явлению отставленных епископов о признании новой церкви...» [12]
Обработка общественного сознания накану­не процесса над владыкой Ювеналием велась весьма активно: каждый номер июльского «Ком­мунара» за 1922 год содержал статью или замет­ку, относящуюся к предстоящему судилищу. В справедливости и законности процесса никто из авторов не сомневался, мало того - на него воз­лагались определенные надежды:
«...Предстоящее заседание суда выяснит все подробности этого черного дела и раскроет тру­дящимся истинную картину деяний духовенства, строящего свое благополучие исключительно на затемнении рассудка рабочих и крестьян». [13]
В большинстве публикаций суд над еписко­пом Ювеналием рассматривался как «...ответ Советской власти на происки ее врагов». Отме­чалось, что начинающийся процесс «...безуслов­но должен и будет иметь громадное значение, как для верующих, так и для масс пролетариата...» Каждому предлагалось проследить за ходом процесса, так как он прольет свет на закулисную жизнь тульского духовенства, «выявит во всей неприглядной красоте их взгляды, их мировоз­зрение, построенное на благополучии собствен­ного брюха». [14]
Несомненно, цель данных публикаций со­стояла в усилении классовой ненависти и ан­тиклерикальных настроений среди тульских обывателей:
«Епископ Иувеналий делал все возможное, чтобы не дать церковных ценностей голодаю­щим». [15]
В другой статье отмечалось, что архипастырь сопротивляется изъятию «никому ненужных церковных ценностей», потому что считает го­лодающих крестьян псами и свиньями.
Сомневающимся в законности намечающего­ся процесса указывалось, что Советская власть вмешивается в дело Церкви лишь тогда, ког­да духовенство пытается использовать остаток своего влияния на отсталые массы и церковную организацию в целях борьбы с революцией. Под это можно было легко подвести любое собы­тие церковной жизни! Партийные публицисты убеждали своих читателей, что они против вся­кой религии и всякой церкви:
« При такой постановке вопроса ясно вытекает нелепость обвинения власти во вмешательстве в церковные дела. Напрасно поэтому пытаются струсившие епископы признать новую церковь, чтобы спасти свою шкуру перед судом пролета­риата...» [16]
Вместе с тем они отмечали, что рабоче-крестьян­ская власть не вмешивается в религиозные чувства населения, но если дело доходит до преступления, если на религиозной почве строятся разные аван­тюры, то Советы применяют репрессии.
Мощная идеологическая антицерковная кам­пания, развернутая на страницах «Коммунара», естественно, принесла свои результаты. В не­грамотном обществе, особенно в деревнях, от­резанных от губернского центра километрами бездорожья, печатное слово зачастую воспри­нималось на веру. Это позволяло большевикам активно обрабатывать общественное сознание и извлекать политическую выгоду. В информаци­онных сводках ГПУ за 1922 г. отмечались осо­бенности положительных настроений тульского крестьянства летом того же года:
«...несмотря на скудную информацию, на грандиозных размеров баснословность и неле­пость провокационных слухов, такие крупные события как суд над эсерами и церковный рас­кол не вызвали в гуще крестьянства ратование за реакционную сторону этих явлений, вопреки всем чаяниям эсеров и церковников». [17]
Необходимо отметить, что в июне-июле 1922 года внимание тульской общественности было приковано также к процессу над эсерами, прохо­дившему в Москве. Материалы суда из столицы передавались в провинцию по радио и печата­лись в каждом номере «Коммунара». Информа­ция о злодеяниях лидеров внутренней контрре­волюции возбуждала настроения в губернском обществе, особенно негодовала пролетарская молодежь:
«Мы, рабочая молодежь механической мас­терской №2 Оружзавода, обсудив вопрос о процессе над партией эсеров, виновной во всех злодеяниях, совершенных по отношению к ра­бочему классу в целом и к молодежи в частнос­ти... Мы... несшие на своих плечах всю тяжесть подлой проделки эсеров, шлем свое проклятие врагам соглашателям и требуем от Верховного Трибунала жестокой и беспощадной расправы над эсерами...» [18]
Нагнетание истерии в местном обществе, особенно среди рабочих масс, способствовало «успешному» ходу антицерковной кампании в Туле. В такой обстановке начинался процесс над епископом Тульским и Белевским Ювеналием и его сподвижниками. Объявление о нем было на­печатано в «Коммунаре» от 7 июля 1922 г.:
«8-го июля в 5 часов вечера в клубе «Заря Просвещения» при Тульском Патронном за­воде в судебном заседании обще-уголовного отдела Тульского Губернского объединенного Революционного Трибунала будет рассмот­рено с участием представителей обвинения и защиты дело по обвинению епископа Иувена-лия, в миру Евгения Александровича Маслов­ского...» [19]
Вместе с владыкой на скамье подсудимых ока­зались настоятель Казанского храма протоиерей Владимир Яковлевич Успенский, протоиерей Николай Георгиевич Алявдин, священник Ка­занской церкви Владимир Митрофанович Саха­ров, иеромонах Сергий (в миру Михаил Алексан­дрович Никольский), сторож Казанской церкви Алексей Андреевич Кузьминов, церковный ста­роста Федул Алексеевич Сентерев и член цер­ковного совета Василий Федулович Сентерев. Все они обвинялись в противодействии изъятию церковных ценностей и организации «казанского чуда».
Вход в зал суда организовывался по билетам, но в объявлении писали, что вход бесплатный. Кто и как мог оказаться на процессе? В отчете Тульского ГПУ отмечалось активное внимание рабочих к процессу:
«Процесс этот возбудил большой интерес среди рабочих. В мастерских Заводов при разда­че билетов на процесс, происходили инциденты, вследствие крайней ограниченности билетов. Значительное большинство здесь выявило себя вполне по-пролетарски с полным классовым со­знанием. Основным моментом в оценке процесса было то понимание, что попы хотели обмануть, да не удачно, и что они получили то, что и заслу­живали». [20]
Билеты раздавались особо благонадежным, «сознательным» пролетариям, дабы избежать эксцессов. Однако в прессе отмечалось, что на процесс не попасть, билеты распределяются свободно и с боем. Так было велико стремление граждан попасть на суд и убедиться «в темных проделках служителей культа».
Вместе с тем чекисты отмечали, что суд над владыкой вызвал «обычное и трогательное объ­единение и движение всего местного контрре­волюционного фронта». Не все представители провинциального общества считали, что суд носит справедливый и беспристрастный харак­тер. Пока еще в обществе раздавались голоса так называемых «эсероменьшевистских элементов», требовавших соблюдения демократических норм в судопроизводстве:
«Всюду ими указывалось, что прежде всего суд должен быть произведен не коммунистами, а выборными - беспартийными рабочими, дабы суд был бы беспристрастным и действительно рабочим; затем окончательное обвинение Ювеналия необходимо поставить на общее голосо­вание всех рабочих, произведя своего рода ре­ферендум, ибо настоящий суд не может вынести правильного решения, т.к. он односторонен и составлен по назначению, а отсюда уже делались определенные выводы об устранении диктатуры и установлении народовластия». [21]
Подобные настроения имели место не только среди интеллигенции, но и среди рабочих ору­жейного и патронного заводов. В обществе хо­дило мнение, что судили архипастыря слишком строго и «вообще власти не уместно вмешивать­ся в церковные дела».
Процесс шел восемь дней (8-16 июля), и ак­куратно информировали тульскую обществен­ность о происходящем на суде, даже отмечали собственные недоработки:
«На лицо все впечатление большого процесса. Усиленный конвой, строгая проверка билетов, полный зал (увы, в большинстве «лампадок» - поклонниц епископа Ювеналия, каким-то «чудом», раздобывших билеты). Все внимание приковано к обвиняемым, а главным образом, конечно, к Ювеналию». [22]
Как видно, в зале заседания, несмотря на все старания ГПУ, оказалось много сторонни­ков владыки Ювеналия. Надо отметить, что процесс проходил в клубе патронного заво­да, а это окраина города. Позже, когда влас­ти поняли, что массовых волнений в связи с процессом не будет, заседания Ревтрибунала были перенесены в Народный дом (сейчас здание ТЮЗа). На четвертый день, 11 июля, при входе на процесс уже стали спрашивать удостоверения личности.
Естественно, что самой заметной фигурой на суде стал епископ Тульский и Белевский Ювеналий. Он сохранял спокойствие и отрицал свою вину. На все попытки председателя Ревтрибунала Добрынина и обвинителя Смирнова «утопить» владыку в вопросах и показаниях свидетелей, архипастырь отвечал, что не проти­вился советским декретам в области церковной политики. Что касается изъятия ценностей, то он подчинялся постановлениям патриарха Тихона, законно избранного Поместным собором в 1917 г. Преосвященный Ювеналий также отметил, что Церковь не сопротивлялась помощи голодающим, однако была противником жертвования церковных святынь. Он припомнил членам Ревтрибунала, что лично сдал церковные ценности из собственной ризницы после ареста причта Казанского храма.
Конечно, главную роль на процессе играло обвинение, аргументы и доказательства защиты на страницах «Коммунара» не публиковались. Слова владыки Ювеналия, особенно то, что он сказал во время мартовской встречи членам Губкомиссии по помощи голодающим, истолковывались предвзято и грубо. Свидетели обвинения давали заведомо ложные показания. Так, председатель Губкомиссии Пузаков заявил, что от епископа Ювеналия ждали результатов, а он собрал духовенство и убедил не помогать властям в деле изъятия ценностей.
Давление членов Ревтрибунала проявлялось и в отношениях со свидетелями. Так, вызванный в качестве свидетеля епископ Ефремовский Варлаам своими показаниями «рыл яму» архипас­тырю, но продолжал его по-прежнему величать владыкой. На что председатель Трибунала Добрынин заявил ему, что здесь нет владыки, а есть подсудимый Масловский.
Восхищение местных журналистов вызывал обвинитель Смирнов, слывший «интеллекту­алом» и знатоком в области церковных вопросов. Он один мог заставить «противоречить и путаться» владыку Ювеналия. В то же время на процессе Смирнов пытался убедить иеромонаха Сергия в том, что в Оптиной пустыни вместо икон на стенах помещены портреты «румяных девиц» и «помещиц»! Подсудимый, естественно, отказался верить в услышанное:
«Иеромонах Сергий этому не верит, хотя т. Смирнов сообщение зачитывал из газеты «Правда». (23)
Периодически в «Коммунаре» помещалисьстатьи, комментирующие процесс. Их названия носили ярко выраженный заказной характер, на пример, фраза епископа Ювеналия, что он «не имеет своей точки зрения, а есть точка зрения Церкви» послужила основанием для некоей! «Александрова» написать заметку «Человек в футляре», разоблачающую двуличие епископа Ювеналия. Также в статьях, посвященных суду над тульским духовенством, отмечалось, что причина сопротивления священников изъятия ценностей заключалась, как отмечали партийные пропагандисты: «...исключительно в затаенной ненависти и вражде к пролетарской власти...» (24)
Особое место на процессе занимал вопрос о «казанском чуде». На суде Ювеналий показал следующее:
«Когда я прибыл в Казанскую церковь служить всенощную, я знал уже о явлении иконы, но отнесся к этому, как к простому слуху. Успенский действительно сделал мне доклад об иконе по окончании всенощной. Я и тут отнесся недоверчиво, но священник Успенский сказал, что сомневаться нет оснований, что сторож при рассказе волнуется и плачет и трудно предпола­гать, чтобы он обманывал. Сам Успенский тоже был взволнован, и, по искренности его тона, я принужден был увериться в действительности явления». (25)
Ювеналий сомневался, но разрешил служить молебен иконе «Сопоручница грешных» на том основании, что служить молебны можно перед каждой иконой, а вот объявлять народу о про­исшедшем владыка духовенству советовал не торопиться. Виновным в инсценировке чуда ар­хипастырь себя не признал.
По этому делу были допрошены и другие подсудимые. Одни, как священник Сахаров, сомневались в явлении чудотворной иконы, у других (протоиерей Успенский) этот факт сомнений не вызывал. Интересным явилось поведение сторожа Алексея Кузьминова, виновника происшед­шего. На суде он постоянно падал в обморок.
В истории с «казанским чудом» очень много неясностей. Прежде всего, заставляет задуматься поведение церковного сторожа, который сразу же признал себя виновным, так как именно он установил заранее припрятанную икону на колокольне. Затем поражает оперативность органов ГПУ, пресекших довольно быстро (в ночь с 19 на 20 апреля) противозаконное действие в Казанском храме. Так или иначе, именно этот небольшой эпизод с новоявленной иконой спровоцировал арест владыки Ювеналия и его последую­щее осуждение.
Ко времени окончания суда отношение проле­тариев к процессу стало «резко отрицательным и ироническим к его геро­ям». Революционно на­строенные слои населения требовали расправы над тульским духовенством. Приговор подсудимым был вынесен 16 июля (9-й день процесса) на утреннем за­седании:
«И решено: подвергнуть их строгой изоляции, на долгие сроки,нельзя среди людей держать на свободе господ, не стесняющихся насмехаться над жизнью, совестью и завоеваниями трудящихся». [26]
Епископ Ювеналий был осужден на 10 лет со строгой изоляцией, протоиерей Успенский и сторож Кузьминов - на 5 лет, а протоиерей Алявдин - на 1 год. Все остальные, проходившие по делу, отделались условными сроками. Влады­ка и священники были заключены в Тульский исправдом.
Интересно, что тульский процесс совпал с крупным процессом митрополита Петроградско­го Вениамина (29 мая - 5 июля 1922 г.). Совре­менные исследователи отмечают, что в этот год ГПУ арестовало, заточило в тюрьмы и отправи­ло в лагеря около половины епископов, отказав­шихся признать власть ВЦУ, узурпировавшего церковную власть. К середине 1922 г. состоялся 231 судебный процесс по делам, сфабрикован­ным в связи с изъятием церковных ценностей, а на скамье подсудимых оказалось 732 человека, многим из которых были вынесены смертные приговоры. [27]
После окончания процесса ситуация в Туль­ской епархии не некоторое время перешла под контроль обновленцев. Тульским епархиальным управлением в Туле смещены были все прежние благочинные и поставлены обновленцы Юков, Орлов, Европин и Уралов. В церквях запретили поминать Тихона, а епископа Игнатия отстра­нили от управления и отправили в город Белев. Тульские обновленцы не без содействия властей подготовили материал к выпуску №1 журнала «Тульский Церковный Вестник». Однако по уездам движение не имело широкого размаха. Только в Новосильском уезде было организова­но уездное управление и намечались группы в Одоевском и Епифанском уездах. [28].
В конце сентября 1922 года был созван епархиальный съезд тульского духовенства (28.09.1922), на котором присутствовало 142 де­легата, но единства среди собравшихся не было. Уполномоченный ВЦУ протоиерей В.М. Ни­кольский объяснил, что съезд собран при исклю­чительных условиях. Ему не давали говорить, выкрикивали:
«Один благочинный консерватор, не облада­ющий ораторским даром, выражал свои взгляды стуком палки о пол...». [29]
Но несмотря на то, что многие представители духовенства оставались на позициях патриар­шей церкви, съезд, как ни странно, закончился мирным и братским признанием ВЦУ и нового Епархиального Управления.
Судьба Казанской церкви решилась на заседа­нии Президиума Тульского Губисполкома 31 мар­та 1923 года. Местные власти припомнили, что при изъятии ценностей из храмов города Тулы наибо­лее крупное сопротивление было оказано церков­ным советом Казанской церкви. Прихожане требо­вание властей по сдаче в Губфинотдел церковных ценностей выполнили лишь по третьему предло­жению. Помимо этого, духовенством Казанской церкви на Пасху 1922 г. «...при непосредственном участии быв. местного архиерея Ювеналия, было совершено мошенничество в деле явления на ко­локольне этой церкви чудотворной иконы...» Для руководства города Казанская церковь являлась контрреволюционным очагом, объединявшим все антисоветские силы города. Власти опасались, открытия храма, потому что «враждебные новой власти силы опять соберутся вокруг Казанской церкви» и начнут «вести агитацию против Совет­ской власти, скрывая свою преступную деятель­ность под ширмами религии». [30]
Было решено Казанскую церковь не откры­вать, а передать коллективу работников мили­ции, подавших соответствующее заявление. До наших дней здание храма не сохранилось.
Так завершилась история Казанской церкви, тесно переплетенная с судебным процессом над епископом Тульским и Белевским Ювеналием. Владыку Ювеналия постигла судьба многих новомучеников, испивших чашу страдания до конца. В последующей его биографии перемеша­лись Курск, Соловки, Рязань. В годы «большого террора» архипастырь, занимавший Рязанскую кафедру, был осужден и расстрелян в лагере.
К сожалению, в жизни советского общества политические репрессии заняли главное место. В ходе политического террора 20-30-х годов погиб­ли тысячи безвинных людей, оставшиеся в живых были запуганы. Отмахиваться и не вспоминать карательную практику советского режима сегодня можно. Но забвение собственной истории опасно.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ:
1. ГАТО ф. Р-717, оп. 1, д. 1301, л. 2.
2. ГАТО ф. Р-95 оп. 1 д. 197 л. 65.
3. «Были верны до смерти...» Книга памяти новомучеников и исповедников Рязанских, т. 1, Рязань, 2002, с. 53.
4. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
5. «Были верны до смерти...» Книга памяти новомучеников и исповедников Рязанских, т. 1, Рязань, 2002 с. 54.
6. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
7. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
8. ГАТО ф. Р-95 оп. 1 д. 197 л. 70.
9. ГАТО ф. Р-95, оп. 8 д.32 л. 8.
10. Тульский церковный вестник, № 1-8, 1922.
11. Коммунар, №149 от 5 июля 1922 г.
12. Коммунар, № 147 от 2 июля 1922 г.
13. Коммунар, № 151 от 7 июля 1922 г.
14. Коммунар,№ 151 от 7 июля 1922 г.
15. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
16. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
17. ГАТО ф. Р-95 оп. 8д. 32 л.2.
18. Коммунар, №147 от 2 июля 1922 г.
19. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
20. ГАТО ф.Р-95 оп. 8 д. 32 л.Зоб.
21. ГАТО ф. Р-95оп. 8 д. 32 л. 4.
22. Коммунар, № 154 от 11 июля 1922 г.
23. Коммунар, №155 от 14 июля 1922 г.
24. Коммунар, № 155 от 14 июля 1922 г.
25. Коммунар, № 154 от 11 июля 1922 г.
26. Коммунар, № 160 от 18 июля 1922 г.
27. прот. В. Цыпин. История Русской Церкви. 1917-1997, М, 1997, с. 90.
28. Архивы Кремля: Политбюро и Церковь. 1922-1925 Москва, Новосибирск, 1998, кн. 2, с. 319.
29. «Тульский Церковный Вестник» №3-4,1922.
30. ГАТО ф. Р - 717 оп. 2 д. 437 л. 8.




Библиографическая ссылка:
 Понарин П. В. «Не бросайте святыни псам…»: (тульское духовенство в 1922 г.) / Павел Понарин // Тульский краеведческий альманах. – 2005. – С. 51 -58.

КОММЕНТАРИЕВ НЕТ:

ПОПУЛЯРНЫЕ СООБЩЕНИЯ