Помещичий произвол и семья

Наталья Загайнова Князьков, Российская империя,Цитаты и извлечения для рефератов, ЯАвторыКрепостное право, Крестьянство, Правление Екатерины II0 Comment

С. Князьков

Помещичий произвол врывается в самое Святая Свя­тых человека — в его семью, в его душу. Становясь на точку зрения своей выгоды, помещик вмешивается во все личные дела крестьян и по-своему устраивает весь их обиход. Так, если сын крестьянина достигал возраста, когда мог исполнять крестьянскую работу и не хотел жениться, то помещик, по исстари установившемуся обычаю, понуждал его жениться силой. За обычай было, что жениху невесту, а невесте жениха выбирал барин, не справляясь о желании их вступать в брак. Обыкно­венно осенью, по окончании работ, или весною, на Красную горку, игрались свадьбы всех назначенных пар сразу. Такой грубый произвол покоился на тонком по-своему хозяйственном расчете. «Землевладельцы в Рос­сии, — говорит один современник, — обыкновенно при­нуждают к браку молодых людей и делают это для того, чтобы иметь лишнюю пару, т.е. новое тягло, на которое можно еще наложить работу или оброк». Насколько мало ценилось при этом человеческое достоинство кре­постных, можно видеть хотя бы из письма одного из образованнейших людей своего времени и сравнительно очень доброго помещика, знаменитого графа А.В. Суво­рова. Своему новгородскому управителю он пишет: «Не можно ль, государь мой, выбрать из моих крестьянских девок дворовым людям в невесты девочку-другую, толь­ко чтоб то мужичкам было безобидно. Сих девиц из­вольте отправлять на крестьянских подводах, без наря­дов (без провожатых), одних за другими, как возят кур, не очень сохранно». А в ученом Вольно-Экономическом Обществе один господин рассуждал так: «Девок 18-ти лет в супружество отдавать; добрые экономы от скотины и птиц стараются племя разводить, а человек, просве­щение разумеющий, паче должен о размножении рода человеческого, при помощи Божией, печность (попече­ние) приложить».

Помещичье обыкновение наказывать крестьян усили­вается в 18-м веке до необычайных размеров. Помещик наказывает теперь крестьянина решительно за все: за хозяйственную неисправность, за нерадение к церкви, за непочтительность и т.д. Секли не только розгами, но и плетьми. Разница была та, что один удар плетью по силе и последствиям равнялся 170 ударам розгой, как высчитал один помещик, великий знаток кнутобойного дела. Своим крепостным он сыпал плети сотнями, а роз­ги тысячами за всякую провинность. Жестоко наказан­ному у него даже отлеживаться не давали. Получившему 100 плетей, или 17 000 розог, позволялось лежать только неделю. Один конюх пролежал две — за лишнюю не­делю у него убавили наполовину съестную дачу и взяли штраф. «Наказание рабов, — говорит один француз, дол­го живший в России, — изменяется сообразно с распо­ложением духа и характером господина или заступаю­щего его место. Оно гораздо чаще соразмеряется со строгостью того, кто его предписывает, чем с важностью проступка наказываемого». [...] Встречались, конечно, и добрые помещики, но унизителен прежде всего для че­ловеческого достоинства самый произвол помещичьей власти, независимо от направления ее в дурную или хорошую сторону. В обоих случаях крестьянин — вещь, безответно подвергающаяся капризу гнева или милости.

Как сложилось и как пало крепостное право. СПб., 1900. С. 53-55, 57.