Русских за границей встретил далеко не цвет Европы
С. Князьков
[...] особенно мягких и культурно-нравственных впечатлений русским путешественникам не мог дать и тогдашний Запад в смысле той толпы, тех западных средних людей, в гущу которых погрузила русских учеников властная рука Петра: на заводах, верфях, фабриках, на кораблях, галерах, в иноземных полках русские пришельцы встречали общество людей, далеко не принадлежавших к цвету европеизма, и самое большее, чему могли у них научиться, и было прежде всего именно все внешнее. За это внешнее успели перешагнуть очень немногие. Сам Петр прежде всех, конечно. Его часто упрекают в слишком узком прикладном понимании науки, от которой он якобы хотел только технической пользы для государства, но, думается, такие факты, как общение с Лейбницем и Вольфом, стремление основать и основание библиотеки и Академии Наук в Петербурге, обоснование самой теории своей власти на основании выводов тогдашней науки о государстве, позволяют думать о Петре иначе: если не сразу, то к концу жизни он понял европейскую науку и просвещение шире, чем вначале, и увидел в них не только двигателей промышленной техники. За то же говорят печатавшиеся по его распоряжению книги. Среди его питомцев, учившихся за границей, мы знаем таких, которые, не удовлетворившись Лейбницем, искали науки у Бейля, интересовались итальянской литературой, пробовали сами сочинять и писать, умели любоваться художественными сокровищами Италии. Это были единицы, правда, но наличие их позволяет думать, что семена европейской культурности падали все-таки на добрую почву и приносили добрые плоды, создавая среду людей, способных к дальнейшему развитию запавших на русскую почву общеевропейских начал.
А так, в смысле толпы, кучки русских за границей в петровское время представляли из себя довольно-таки безотрадное явление. Первое посольство оставляло занимаемые им помещения обыкновенно в столь загрязненном виде, что иностранцы только руками разводили, как это люди могли так загрязнить комнаты и мебель в такой короткий срок. Сам Петр оставлял тогда отведенные ему комнаты с испачканными диванами, изрезанной и истыканной бессмысленными ударами шпаги или кортика мебелью, изорванными обоями и коврами, с вытоптанными цветниками, поломанными решетками садов, разбитыми статуями. Его навигаторы представляли из себя в этом отношении какую-то толпу необузданных дикарей. Князь Иван Львов, надзиравший за русской молодежью, учившейся за границей, убедительно просил в 1711 г. Петра не посылать русских в Англию, ибо они там только пьют и на кулачки бьются с англичанами. Английский бокс нашел, очевидно, себе поклонников среди приезжих. На то же обстоятельство жаловался и русский посол в Англии, которому пришлось раз «ублажать» англичанина, которому один из московских глаз вышиб. Надзирателю, князю Львову, приходилось туго от навигаторов, которым чрезвычайно неаккуратно высылали жалованье. Они требовали денег с Львова и грозили даже его побить. «Иссушили навигаторы не только кровь, но уже самое сердце мое: я бы рад, чтобы они меня там убили до смерти, нежели бы мне такое злострадание иметь и несносные тягости». Львов кончил тем, что стал скрываться от своих подначальных.
В письмах Зотова, в кое-каких иностранных сообщениях только и читаешь, как навигаторы подрались, напились, схватились за шпаги и покололи друг друга «нечестным обычаем». И тем не менее какой-то лоск все же, видно, ложился на эти дикие натуры, потому что когда они возвращались, то свои, не бывавшие за границей, встречали их «насмешкой и ругательством за евопейские обычаи, в нас примеченные», сообщает в своих записках один из навигаторов.
Очерки из истории Петра Великого и его времени. М., 1909. С. 61-63.
Читайте на сайте:
