Святая ложь

Берлинский фестиваль между Востоком и Западом

Критик не профессия, а психическое состояние. Эта истина ясно читается на брезгливых лицах многих российских коллег: они ехали на эстетское мероприятие по имени международный кинофестиваль, а попали на парад фильмов, срывающих аплодисменты толпы.

Берлинале едва перевалил за середину и еще не пришла пора для выводов, но кажется, его дирекция опять сменила ориентиры. Решительно отошла от впавшего в анемию артхауса и снова сделала ставку на социальный и политический смысл кинопослания. Об этом говорят девиз нынешнего Берлинале "Вперед к терпимости", повышенное внимание к острейшей для Европы теме беженцев и обилие в конкурсе фильмов, которые способны доставить удовольствие. Это последнее качество кинематографа, согласимся, или выпало из поля зрения нашей критики, или стало для нее верным признаком попсовости. Поэтому мины, повторяю, кислые.

Пока плотным косяком идут ненавидимые эстетами американцы. Похоже, дирекция решила срочно прокрутить все картины, претендующие на "Оскара", чтобы в ночь на среду, когда в Калифорнии будет обнародован список номинантов, мы могли судить о случившемся со знанием дела.

Массивное наступление американского кино определило довольно высокий уровень конкурса, с одной стороны, а с другой — уже стало раздражать самых нестойких стандартным голливудским набором: молодеческая энергетика, густая аттракционность и образцовые зубы. Планку, правда, существенно снизил только что показанный режиссерский дебют Джорджа Клуни "Признания опасного человека", где несокрушимый профессионализм всех компонентов (она в Голливуде на автопилоте) не сопровождается никакими художественными прорывами.

Сюжет даром что взят из жизни, сценарий даром что писал главный голливудский парадоксалист Чарли Кауфман, а картина все равно напоминает слабый ремейк биографической ленты Боба Фосса "Ленни". У Фосса о знаменитом комике-матерщиннике документально вспоминали друзья, коллеги и жены и все перебивалось игровыми иллюстрациями его жизни. У Клуни коллеги вспоминают о Чаке Баррисе, популярном ведущем телевизионных игр, и опять же актеры воспроизводят перипетии его сложной судьбы. Это фильм "для внутреннего употребления": наверное, американская публика возбуждается, увидев в эпизодах своих телекумиров, наверное, аплодирует позывным любимых программ. Мы этого удовольствия лишены — остается изумляться превратностям судьбы не известного нам человека, которого играет необаятельный Сэм Рокуэлл.

В принципе это акт душевного стриптиза. Первоисточник картины — нашумевшая книжка Чака Барриса, где он признается, что телевизионная карьера была только прикрытием его подвигов на ниве ФБР, завербовавшего звезду в киллеры. "Я виновен в засорении эфира тупой развлекухой, и, кроме того, я убил 33 человеческих существа" — сознается он. Дело модное и коммерчески эффективное: нагадить, раскаяться и за это слупить новую порцию славы. Клуни продолжил ковать железо, пока теплится. Штампом стала и манера приглашать в фильм на "кушать подано" своих знаменитых друзей (в киноведении такие роли называют "камео"). Зритель с веселым восторгом узнает среди эпизодических аутсайдеров телеигры то Мэтта Дэймона, то Брэда Питта, а в пустяковой роли загадочной шпионки — Джулию Робертс. Действие мотает из телестудии, где немузыкально голосят участники программы "Гонг-шоу", в мрачные переулки Берлина, куда звезда-киллер послан на очередное задание. Обе ипостаси его жизни одинаково неинтересны, поэтому до конца фильма досидела едва половина зала. Как картина угодила на этот фестиваль, еще понятно: там полсюжета происходит в Берлине, с какими амбициями она претендует на "Оскара" — непонятно совсем.

На немецкий фильм Вольфганга Беккера "Гуд бай, Ленин!" я не попал: уже за полчаса до начала зал был переполнен, у входа пузырилась пресса, которой не хватило мест. Наутро чудом удалось проникнуть на подчистую распроданный коммерческий сеанс (за помощь отдельное спасибо пресс-центру), и я не помню такой долгой и благодарной овации, какую устроили зрители в финале. Сюжет придуман гениально: жительница ГДР, активистка, пионервожатая и любительница московских огурчиков, впадает в кому при социализме и просыпается уже при развитом капитализме. Волнение может ее убить, и любящий сын хочет утаить от нее столь сокрушительные новости. Он создает в берлинской "хрущевке" уголок прошлого, добывает исчезнувшие из магазинов неказистые банки с бобами, даже сооружает вместе с приятелем подобие телестудии, специально для мамы передающей привычные ей новости про страдающий Запад и побеждающий Восток. Из всего этого можно было сделать злой кинофельетон, а можно — смешную экскурсию в несуществующую страну из отлетевшего прошлого. Но авторы едва ли не впервые увидели исторический катаклизм на уровне человеческой судьбы. О политике они сделали фильм неполитический. Для европейского кино это явление такое же принципиальное, каким для нас были "Летят журавли" и "Чистое небо".

Это фильм трогательный, увлекательный, очень драматичный и смешной. Смешон, с дистанции времени, общественный темперамент героини. Приметы свободы, пришедшей в виде бургер-кингов, кока-колы и грудастых стриптизерок, так же смешны, как и приметы тоталитаризма в виде сотрясающих своды парадов, бодрого Горбачева и многолетних очередей на автомобиль "Трабант". Авторы менее глубокие красочными деталями могли ограничиться. Но в фильме это только фон для характеров ярких и сильно сыгранных. Особенно хороши Катрин Сасс, бывшая звезда восточноберлинской студии "Дефа", в роли героини и 23-летний актер из Кельна Даниэль Брюл, играющий ее сына Алекса. В роли Лары, практикантки из Советского Союза, снялась Чулпан Хаматова.

"Святая ложь", на которую пустился Алекс во имя матери, — не только сюжет картины, но и ее метафора. Неназойливая, беспафосная, но внятная. Под этим наркозом полвека жил весь "соцлагерь", и точно так же мучительно выходил из комы.

Думаю, у фильма "Гуд бай, Ленин!" есть шансы оказаться в числе фаворитов жюри. В моем личном рейтинге он вместе с "Часами" Стивена Долдри занял почетную верхнюю строчку ("Чикаго", напомню, в Берлине показан вне конкурса).

Между тем уже появились и первые официальные критические рейтинги, один из них напечатан в издающемся здесь ежедневном "Screen". В нем лидируют "Часы", чуть отстают "Адаптация" Спайка Джоунза и "Герой" Чжана Имоу. Занятна ситуация с "Солярисом": критикам из попсовых американских изданий он почти понравился, более образованные европейцы единодушно выставили колы.

Разговоры после сеанса

Даниэль Брюл:

- Вы родились в Западной Германии — что вы можете сказать про уроженца Востока Алекса?
- Алекс в ГДР — как матрос на давшем течь судне. Он пытается заделать то одну пробоину, то другую. Сценарий меня тронул до слез, а это со мной случается редко. Мне очень понравилось то, как Алекс во имя "святой лжи" перевернул историю с ног на голову, представив матери падение Стены как повальное бегство западных немцев на свободный Восток. В этом характере трагическое смешано с комическим. В фильме вообще много смешных сцен, но комиковать в них нельзя. Надо просто правдиво играть, а комический эффект возникнет из самой ситуации. Готовясь к роли, я много беседовал с людьми, которым в момент падения Стены было, как и Алексу, 20 лет. С теми, кто ходил тогда на демонстрации. Их рассказы помогли мне понять, что они тогда чувствовали.
- Почему немецкое кино только теперь начинает подступаться к теме падения Стены? Почему надо было ждать двенадцать лет?
- Чтобы собраться с духом и отнестись к этому событию как к объекту художественного творчества, должно было пройти время. Не думаю, что это было возможно раньше: раны были еще слишком свежими. Я родился в Кельне, не мне судить о людях с Востока, но мне кажется, что Восток и Запад только теперь начинают объединяться.

Катрин Сасс:

- Как, на ваш взгляд, отнесутся к фильму его будущие зрители?
- Я думаю, картина их тронет. Им придется еще раз осознать, что уже нет Востока и Запада в тех формах, в каких они существовали. Есть множество молодых людей, особенно в бывшей ГДР, которые голосуют за ПДС (партию демократического социализма, состоящую из бывших коммунистов). Я не могу этого понять. Я знаю эту партию еще с тех времен и поэтому не могу за нее голосовать. Слишком много было всякого. В фильме "Гуд бай, Ленин!" эти молодые люди увидят актеров с Запада и Востока, которые вместе играют эту историю о нашем прошлом. Может быть, придет время, и мы примиримся с этим прошлым. Я, по крайней мере, стараюсь от него отмежеваться. Слишком много там осталось боли.