Творения святых отцов пугают современного читателя объемом, несовременным языком и слишком серьезным содержанием. А говорят, каждый православный должен читать святоотеческое наследие, зачем это нужно? Как не испугаться умных слов, увидеть в отцах интересных писателей, преодолеть разрыв между богословием и жизнью размышляет патролог епископ Венский и Австрийский Иларион (Алфеев).

Епископ Иларион (Алфеев) родился 24 июля 1966 года в Москве. Учился в Московской консерватории. В 1989 г. заочно окончил Московскую Духовную Семинарию, а в 1991 г. Московскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия. В 1993 г. окончил аспирантуру МДА. 14 января 2002 г. в Москве, рукоположен во епископа. Назначен главой Представительства Русской Православной Церкви при европейских международных организациях в Брюсселе. В 2003 г. назначен епископом Венским и Австрийским. Автор более 500 публикаций, в том числе монографий по патристике, догматическому богословию и церковной истории, а также переводов творений отцов Церкви с греческого и сирийского языков. Автор ряда музыкальных произведений, в том числе «Божественной литургии» и «Всенощного бдения» для хора без сопровождения, «Страстей по Матфею» для солистов, хора и оркестра.

-- Кто такие святые отцы в православном понимании (например, если брать определение из учебника о. Иоанна Мейендорфа «Введение в святоотеческое богословие», то это и современные авторы, Паисий Святогорец, и Антоний Сурожский)?
-- Святоотеческие творения не являются музейным экспонатом, и святоотеческая литература не должна восприниматься исключительно как наследие прежних веков. Сейчас весьма распространено мнение о том, что святые отцы -- это богословы прошлого. Само прошлое при этом датируется по-разному. По оценкам одних, святоотеческая эпоха закончилась в VIII веке, когда св. Иоанн Дамаскин написал «Точное изложение православной веры», подведя итог нескольким столетиям богословских споров. По мнению других, она закончилась в XI веке, когда произошел окончательный разрыв между первым и вторым Римом, или в середине XV столетия, когда пал «второй Рим» — Константинополь, или в 1917 году, когда пал «третий Рим» -- Москва -- как столица православной империи. Соответственно возвращение к «святоотеческим истокам» понимается именно как обращение к прошлому и восстановление либо VIII, либо XV, либо XIX века.

Такое мнение, однако, должно быть оспорено. По мнению протоиерея Георгия Флоровского, «Церковь сейчас обладает не меньшим авторитетом, чем в прошедшие столетия, ибо Дух Святой живит ее не меньше, чем в былые времена»; потому нельзя ограничивать «век отцов» каким-либо временем в прошлом. А известный современный богослов митрополит Диоклийский Каллист (Уэр) говорит: «Православный христианин должен не просто знать отцов и цитировать их: он должен войти в их дух и приобрести «святоотеческий ум». Он должен рассматривать отцов не только как наследие прошлого, но как живых свидетелей и современников». Митрополит Каллист считает, что эпоха святых отцов не завершилась в V или VIII веке; святоотеческая эпоха в Православной Церкви продолжается и поныне: «Очень опасно смотреть на "отцов" как на законченный корпус писаний, целиком относящихся к прошлому. Разве наш век не может произвести на свет нового Василия или Афанасия? Говорить, что святых отцов больше уже не может быть, значит утверждать, что Святой Дух покинул Церковь».

Духовная литература сегодня доступна. Издания святых отцов есть в книжных лавках, приходских библиотеках

Таким образом, надо не только изучать святоотеческие творения и не только стремиться воплотить в жизнь заветы отцов, но и верить в то, что наша эпоха является не менее святоотеческой, чем любая другая. В то же время, мы должны понимать, что святые отцы -- это те авторы, писания которых рецептированы церковным Преданием. Бывало так, что при жизни автор пользовался популярностью и признанием, а после его смерти Церковь находила в его сочинениях ересь (достаточно вспомнить Оригена, Дидима и Евагрия, осужденных на Пятом Вселенском Соборе). С другой стороны, были авторы, при жизни мало известные, а по смерти получившие общецерковное признание. Как правило, процесс рецепции длился несколько десятилетий, а иногда и столетий. Мы не должны сомневаться в том, что среди нас живут святые отцы, писания которых войдут в сокровищницу общецерковного учения. В то же время, не следует спешить с признанием того или иного автора «святым отцом» до тех пор, пока этого не сделает вся полнота Церкви.

Попутно отмечу, что канонизация того или иного лица в качестве мученика, исповедника, преподобного или святителя вовсе не означает, что его писания автоматически возводятся в разряд святоотеческих творений. Такое разъяснение, насколько я помню, было сделано Синодальной Богословской комиссией в связи с канонизацией сотен и тысяч новомучеников и исповедников XX века, многие из которых были авторами богословских статей и книг. Церковь прославила новомучеников за их страдания и смерть, но не канонизировала тем самым все, что выходило из-под их пера. Мы не можем, например, считать дневники Государя императора Николая Александровича святоотеческими писаниями лишь на том основании, что он прославлен как страстотерпец.

-- Действительно ли каждому православному рекомендовано святоотеческое чтение? Можно ли обойтись современными учебниками?
-- «Обойтись», конечно, можно и вовсе без книг. Если речь идет о том, входит ли чтение святых отцов в «необходимый минимум» для того, чтобы быть православным христианином, то, наверное, нет. Я встречал даже студентов духовных семинарий, которые не прочитали ни одного святоотеческого творения целиком, а ограничивались чтением учебников. Но если мы хотим по-настоящему узнать вероучение нашей Церкви, то обойтись без святоотеческих творений невозможно.

Одно из основных отличий православной церковной традиции от протестантской заключается в том, что для нас авторитетно не только Священное Писание, но и Священное Предание Церкви. В православной традиции Писание воспринимается не как нечто первичное по отношению к церковному Преданию: Писание выросло из Предания и составляет его неотъемлемую часть. В Православной Церкви Писание интерпретируется не спонтанно, а в свете Предания, отраженного в богослужении и в творениях отцов и учителей Церкви.

Из святоотеческого наследия приоритетное значение для православного христианина имеют произведения отцов древней неразделенной Церкви, в особенности же восточных отцов, оказавших решающее влияние на формирование православной догматики. Мнения западных отцов, согласующиеся с учением Восточной Церкви, органически вплетаются в православное Предание, вмещающее в себя как восточное, так и западное богословское наследие. Те же мнения западных авторов, которые находятся в явном противоречии с учением Восточной Церкви, не являются авторитетными для православного христианина.


-- В чем трудности чтения святых отцов? Что прокомментировано по-русски?
-- Конечно, творения святых отцов «в чистом виде» неподготовленному человеку читать сложно. Для облегчения этой задачи требуется, во-первых, качественный современный перевод, а во-вторых – подробный комментарий, который помог бы читателю понять исторический контекст и особенности богословского мышления того или иного автора. От самого же читателя требуется определенная внутренняя подготовка к чтению творений святых отцов.

Надо также отметить, что аскетические писания святых отцов гораздо легче читаются современным человеком, чем их богословские сочинения. Именно поэтому авторов «Добротолюбия», Исаака Сирина, Иоанна Лествичника, авву Дорофея и других древних писателей-аскетов сегодня читают довольно многие православные верующие, а Григория Нисского и Кирилла Александрийского читают значительно меньше.

-- В каком состоянии сейчас переводы святых отцов? Может ли современный (не слишком образованный читатель) с пользой читать переводы XIX века? Чем они отличаются от нынешних? Назовите, пожалуйста, примеры переводов, которые надо заменять на новые, некачественные или сильно устаревшие?
-- Переводы XIX века читать можно, и за неимением новых мы продолжаем пользоваться старыми. Но дореволюционные переводы творений отцов устарели по языку и нуждаются в переработке; некоторые ранее переведенные сочинения должны быть переведены заново. Отрадно, что работа по переводу святоотеческих творений в последние годы возобновилась, однако она носит спорадический характер и не имеет какого-либо координирующего центра. Создание такого центра (института) патристических исследований, который объединял бы ученых, занимающихся переводом и изучением творений святых отцов, представляется мне одной из неотложных задач. Ведь в XIX веке творения отцов Церкви переводились на систематической основе, и в этом участвовали все четыре духовных академии – Московская, Петербургская, Киевская и Казанская.

Среди переводов, которые необходимо заменять на новые, укажу хотя бы на творения Великих каппадокийских отцов: Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского. В XIX веке на русский язык был переведен практически полный корпус их творений, но переводы настолько устарели, что требуют серьезного «поновления». То же относится к творениям Иоанна Златоуста, Афанасия и Кирилла Александрийских. Более «читабельными» остаются переводы «Духовных бесед» Макария Египетского, творений Исаака Сирина (перевод Соболевского) и Симеона Нового Богослова (переводы Феофана Затворника и Пантелеимона Успенского). Но и они требуют современной редакции.

-- Кому и когда вредно чтение святых отцов? Может, во избежание ошибок делать это только под руководством духовника (а еще лучше профессора богословия)?
-- Чтение святых отцов не вредно никому и никогда. Оно не может принести ничего кроме пользы. Руководство духовника или профессора богословия может быть здесь полезным, но вовсе не обязательно.

-- Если ли такие святоотеческие книги, которые монахам читать полезно, а мирянам или неофитам вредно?
-- Думаю, что таких книг нет. Просто мирянам, читающим творения древних отцов-аскетов, следует учитывать, что эти творения были адресованы монахам или даже только отшельникам (как например, сочинения Исаака Сирина). Поэтому не всем советам этих отцов можно следовать на практике.

-- Иногда советуют выбрать одного святого отца и читать только его и ему следовать. Насколько это реально и насколько полезно?
-- Вряд ли стоит искусственно ограничивать себя творениями одного отца Церкви, воздерживаясь от чтения других отцов. В то же время, у каждого человека может быть свой любимый духовный писатель, который почему-либо ему особенно дорог, который ему «созвучен». Нет ничего предосудительного в том, чтобы отдавать предпочтение именно этому автору, не пренебрегая, впрочем, и другими.

-- Как вообще стоит относиться к конкретным советам отцов в разных жизненных ситуациях? (К примеру, св. Иоанн Златоуст был строг к женской косметике).
-- В творениях древних отцов необходимо различать временное и вечное, т. е., с одной стороны, то, что сохраняет ценность на века и имеет непреложное значение для современного христианина, а с другой, то, что является достоянием истории, что родилось и умерло внутри того контекста, в котором жил данный церковный автор. Например, многие естественнонаучные взгляды, содержащиеся в «Шестодневе» святого Василия Великого и в «Точном изложении православной веры» преподобного Иоанна Дамаскина, являются устаревшими, тогда как богословское осмысление тварного мира-космоса этими авторами сохраняет свою значимость и в наши дни. Другой подобный пример — антропологические взгляды византийских отцов, веривших, что тело человека состоит из четырех стихий, что душа разделена на три части (разумную, желательную и раздражительную). Эти взгляды, заимствованные из античной антропологии, сейчас уже устарели, но многое из того, что говорили упомянутые отцы о человеке, о его душе и теле, о страстях, о способностях ума и души не потеряло свое значение и в наши дни.

-- Кто Ваши любимые отцы, почему Вы написали книги именно о них?
-- В моей жизни было три святых отца, которые оказали на меня особое влияние и которых я люблю больше и знаю лучше, чем других. Это Григорий Богослов, Исаак Сирин и Симеон Новый Богослов.

Святитель Григорий Богослов для меня – эталон православного богословия, его наивысшее и наиболее четкое выражение. На всем протяжении византийской истории Григорий Богослов был самым читаемым и цитируемым автором: по «индексу цитируемости» его сочинения уступали только Библии. В восточно-христианской богословской традиции Григорий занимает центральное и неоспоримое место: без основательного знания его наследия невозможно по-настоящему понять эту традицию. В сочинениях Григория Богослова – немало неожиданных и ярких мыслей, обнаруживающих широту его взглядов и интересов. Эта широта характеризует многих великих отцов Церкви, но ее очень не хватает некоторым сегодняшним православным христианам, которые уверены в несовместимости православия с ученостью, творчеством, искусством, которые выступают против открытого и творческого отношения к жизни. По моему глубокому убеждению, в православии никому не должно быть душно: в нем должно найтись место и для ученого, и для поэта, и для художника. Православие не должно превращаться в «охранительную» религию, отгородившуюся толстыми стенами от мира: напротив, необходима тесная, живая и творческая связь между Церковью и миром. Именно так смотрел на вещи Григорий Богослов, в котором безусловная преданность православной вере и личная святость сочетались с открытостью ко всему лучшему, что накоплено человечеством вне христианства.

Я взялся за книгу о святом Григории потому, что мне хотелось рассказать русскому читателю о нем как богослове и человеке. Мне хотелось написать живой рассказ о нем: не житие, не сухой научный анализ его богословских взглядов, но его биографию как человека и мыслителя на основе его собственных сочинений. Я не считал нужным сглаживать те противоречия его жизни и личности, которые, может быть, не вписываются в рамки житийного канона. До появления моей книги на русском языке не было монографии, которая давала бы достаточно полное представление о личности и письменном наследии Григория Богослова. В современной западной науке такие монографии существуют, однако, как мне представляется, значение Григория как мыслителя, богослова, философа и мистика еще по-настоящему не оценено.

О преподобном Исааке Сирине я начал писать потому, что до конца XX века о нем вообще не было монографий – не только на русском, но и на европейских языках (если не считать небольшую книгу аббата Шабо на латинском языке, изданную в конце XIX века). Кроме того, Исаак Сирин мне особенно дорог, потому что он сыграл важную роль в моей собственной монашеской биографии. В 1987 году я поступил послушником в Виленский Свято-Духов монастырь. В монастыре ежедневно совершались длинные службы, за трапезой читались жития святых — иными словами, имелись все атрибуты монашеской жизни, за исключением одного: не было духовного руководителя, который занимался бы воспитанием монахов и послушников. Приходилось поэтому искать руководство в книгах святых отцов и подвижников древней Церкви. Именно тогда я начал ежедневно читать сочинения Исаака Сирина, и слова этого святого ложились мне на сердце. Несколько изречений, особенно поразивших меня, я решил написать на стене своей кельи, чтобы всегда иметь их перед глазами. Постепенно к этим изречениям добавлялись другие. В течение одного года все стены кельи оказались исписаны отрывками из творений Исаака. Его слова были тем насущным хлебом, без которого я не мог прожить ни дня.

Важность Исаака Сирина для современного читателя заключается прежде всего в том, что он постоянно говорит о любви Божией к человеку — о любви, не имеющей границ, не признающей воздаяния за грехи, о любви жертвенной, которая возвела Иисуса на Крест, о любви всепобеждающей, для которой не существует смерти и ада. Напоминать об этой любви необходимо в каждую эпоху христианской истории, ибо образ Бога-Любви нередко затемняется в глазах верующих, и на его месте оказывается образ Бога-Судии, Бога-Карателя, «справедливого» Бога, воздающего каждому по заслугам. Все Евангелие говорит о том, что спасение — от Бога милующего, а не от человеческих усилий, что Бог спасает грешников вместе с праведниками, что Бог хочет, чтобы все люди спаслись. Тем не менее, в христианстве всегда оставалось и остается искушение подменить религию любви религией рабства, когда исполнение заповедей Божиих рассматривается не как прямое следствие любви человека к Богу, но как необходимость, вытекающая из страха перед возмездием или надежды на воздаяние.

Книгу о преподобном Исааке Сирине я начал в Оксфорде, а закончил по возвращении в Москву. В Оксфорде мне посчастливилось работать под руководством замечательного сиролога – Себастиана Брока. Вместе с ним мы прочли изданные им Беседы 4-41 из так называемого «второго тома» творений Исаака Сирина: он терпеливо разъяснял мне все темные места, которых там оказалось не меньше, чем в известном «первом томе». Впоследствии я перевел беседы 1-2 и 4-41 из «второго тома» на русский язык (беседы 1 и 2 я переводил по рукописи, так как их текст до сих пор не издан). Это была очень интересная и сложная работа. Когда перевод был издан, некоторые наши отечественные богословы усомнились в подлинности «второго тома», поскольку его заключительные беседы содержат учение о всеобщем спасении (подобное учение в IV веке защищал Григорий Нисский). Однако сомнения исходили исключительно от лиц, не владеющих сирийским языком и не знакомых с историей творений Исаака в сирийской рукописной традиции. Если когда-нибудь появится перевод «первого тома» творений Исаака Сирина не с греческого (как он переводился у нас до революции), а с сирийского языка, тождественность авторов обоих томов станет очевидной.

И, наконец, преподобный Симеон Новый Богослов. Его творения я впервые прочитал на русском языке в юности, а потом – уже в годы учебы в духовной академии – стал читать в оригинале. Большим счастьем было для меня работать над переводом его «Глав» на русский язык, а также над стихотворным переводом некоторых его «Божественных гимнов». Будучи в Оксфорде, параллельно с работой над докторской диссертацией о Симеоне, я начал готовить критическое издание «Слова аскетического», принадлежащего перу его духовного отца – преподобного Симеона Студита (известного также под именем Симеона Благоговейного). Это издание, основанное на всех рукописях, которые мне удалось найти, вышло в серии «Христианские источники» (Sources Chrériennes).

В своей диссертации о преподобном (она была написана на английском языке и предназначена для западного читателя) я стремился доказать, что все его основные идеи коренятся в православном Предании и что его учение соответствует учению предшествующих Отцов, таких как Григорий Богослов, Максим Исповедник, Иоанн Лествичник, Феодор Студит, Исаак Сирин. Огромное влияние оказал на Симеона Нового Богослова Симеон Студит: многие темы, ставшие основными в богословии Симеона-младшего, уже намечены в «Слове аскетическом» Симеона-старшего. Можно говорить о том, что богословие преподобного Симеона было не чем иным, как продолжением и развитием богословия его предшественников.

И, тем не менее, Симеон остается глубоко оригинальным автором, внесшим свой неповторимый вклад в развитие восточно-христианской Традиции. Отличительной чертой Симеона в сравнении с прочими Отцами Церкви является его автобиографический подход к мистическим темам и та необычайная открытость, с которой он говорит о своих видениях Божественного света, о своем опыте присутствия Божия. Все элементы богословского и мистического учения Симеона глубоко укоренены в Предании, но само Предание он пропускает через себя, интегрирует в свой собственный опыт. Некоторым вполне традиционным мистическим темам (слезы, экстаз, бесстрастие, обожение) он придает особый, глубоко личный характер. Добавлю к этому, что Симеон первым среди восточно-христианских аскетических писателей поставил Евхаристию в центр духовной и мистической жизни человека, отвел ей ключевую роль в деле спасения и приближения человека к Богу; он первым указал на видение Божественного света как на главную цель аскетического трудничества; он довел до совершенства святоотеческое учение об обожении. Богословие Симеона вполне гармонично вплетается в общую ткань святоотеческого Предания, и вместе с тем он остается одним из самых оригинальных писателей, которых когда-либо знала Православная Церковь.

-- Нужно ли адаптировать отцов, издавать упрощения, пересказы, популяризировать их, приближая к современному читателю (который часто не хочет разбираться в научных тонкостях)? Как Вы относитесь к уже изданным «упрощениям», пользующимся большим спросом (например, «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу»)?
-- Адаптация и популяризация отцов – дело полезное, хотя чтение адаптаций не должно полностью заменять чтение первоисточников. «Откровенные рассказы» – не совсем адаптация. Автором книги являлся архимандрит Михаил, настоятель Троицкого Селенгинского монастыря, с 1857 по 1874 годы проживавший на Афоне и там принявший монашеский постриг. Остается неизвестным, записал ли автор рассказы странника или его духовного отца, отредактировал ли чьи-то записки или изложил собственную духовную автобиографию под видом рассказов анонимного странника. Успех книги был в значительной степени обусловлен наличием в ней занимательного сюжета, простым языком, краткостью и ясностью изложения. Книга повествует о простом страннике, который возгорелся желанием научиться непрестанной молитве (повествование ведется от первого лица). Попутно приводятся выдержки из творений Отцов, посвященные молитве Иисусовой. Эта и другие подобного рода книги полезны не только сами по себе, но еще и потому, что показывают актуальность святоотеческого учения, возможность его применения на практике в наши времена.

-- По какому принципу составляли «Добротолюбие»?
-- «Добротолюбие» — собрание аскетических творений восточно-христианских писателей с IV по XV век: заслуга составления и издания этого сборника на греческом языке принадлежит преподобному Никодиму Святогорцу и святителю Макарию Коринфскому, а преподобному Паисию Величковскому принадлежит заслуга перевода его на славянский язык. «Добротолюбие» познакомило широкие круги монахов и мирян конца XVIII века со многими забытыми к тому времени произведениями классиков византийской духовной литературы; вскоре после перевода на славянский язык оно распространилось по монастырям России, сделавшись излюбленным чтением русских иноков. В сборник вошли многие классические произведения восточно-христианской письменности, посвященные прежде всего трезвению и молитве Иисусовой. Произведения некоторых авторов, например, Симеона Нового Богослова и Исаака Сирина, не вошли в греческое «Добротолюбие» по той причине, что они были изданы отдельно почти одновременно с последним. При переводе на русский язык в конце XIX века святитель Феофан Затворник существенно расширил «Добротолюбие». Именно в таком виде сборник известен русскому читателю.

-- Святые отцы, бывает, противоречат друг другу, полемизируют между собой, что поможет читателю ориентироваться в этих разногласиях? Только специальное образование?
-- Очень часто противоречия между отцами при ближайшем рассмотрении оказываются мнимыми. Однако бывают случаи, когда налицо явное несогласие одного отца Церкви с другим. Что тогда делать, где искать истину? Не следует забывать о том, что, как говорил Климент Александрийский, «путь к истине один», но в него «вливаются различные потоки, соединяясь в реку, текущую в вечность». Одна и та же истина может быть по-разному выражена разными отцами, в разные эпохи, на разных языках, в разных контекстах. Кроме того, у одной и той же истины может быть несколько аспектов, и каждый из аспектов можно либо заострить, подчеркнуть, развить, либо, наоборот, оставить в тени. Истина многогранна, многообразна, диалектична.

Кроме того, существует такое понятие, как consensus partum – «согласие отцов». Понятие это заимствовано из западной богословской науки, но достаточно прочно укоренилось в православной патристике. Одни понимают consensus patrum как некую «сумму богословия», созданную в результате отсечения у каждого автора всего индивидуального, как некий «общий знаменатель» святоотеческой мысли. Другие считают, что «согласие отцов» подразумевает их общность в главном при возможных разногласиях по отдельным пунктам. Я придерживаюсь второго мнения. Мне представляется, что многие частные мнения святых отцов, будучи плодами духовного поиска богопросвещенных мужей веры, не должны искусственно отсекаться для создания некоей упрощенной схемы или «суммы» богословия.

Такое понимание «согласия отцов» было впервые высказано мною в книге «Таинство веры» в 1996 году. Вскоре после выхода первого издания книги (с тех пор она многократно переиздавалась) это понимание было подвергнуто критике одним моим ученым собратом, который сказал, что если следовать такому методу, то к «консенсусу» можно будет «подверстать» любое частное мнение отца Церкви, в том числе и то, с которым не соглашались другие отцы. Речь, однако, не идет о том, чтобы что-то к чему-то «подверстывать». Речь идет о том, что при согласии по существу, возможны между отцами расхождения в отдельных частных вопросах. И когда мы встречаем у одного из отцов мысль, противоречащую учению других отцов, не надо спешить открещиваться от нее как от «частного богословского мнения», находящегося вне «согласия отцов». Не надо также пытаться, вопреки данным текстологической критики доказывать, что тексты святого отца, содержащие данное мнение, являются подложными или что они были испорчены еретиками. Даже если это богословское мнение и было «частным», даже если другие отцы с ним не соглашались, это еще не означает, что оно автоматически находится вне «консенсуса».

-- Стоит ли самостоятельно читать сочинения некоторых почитаемых святых формально не принадлежащих к Православной Церкви (например, известно, что Исаак Сирин был несторианином, одно время даже несторианским епископом)? Как относиться к множеству древних христианских текстов, авторы которых были осуждены Церковью как еретики, однако их произведения до сих пор читаются православными христианами (например, сочинения Евагрия Понтийского, осужденного на V Вселенском соборе - его аскетические наставления входят в русское Добротолюбие)?
-- Спор о церковной принадлежности Исаака Сирина нельзя считать завершившимся. Известно, что он принадлежал к Церкви Востока, формально не признавшей Третий (Ефесский) и Четвертый (Халкидонский) Вселенские Соборы. Но насколько эту Церковь можно считать находившейся «вне Православной Церкви», если учитывать, что догматическое учение было еще в стадии становления и не приобрело окончательный, устоявшийся характер? К тому же, в самой Церкви Востока было течение, симпатизировавшее Халкидонскому собору. Некоторые наши патрологи высказываются в том смысле, что Исаак Сирин мог принадлежать к этому течению, хотя мне, например, не удалось найти никакой информации, которая подтверждала бы это предположение. В любом случае, Исаак Сирин – канонизированный святой, а писания его в течение более десяти веков читаются православными христианами, поэтому нет никаких оснований сомневаться в их «православии».

Что же касается Евагрия Понтийского, то этот автор оказал колоссальное влияние на развитие монашеской письменности. Некоторые его богословские сочинения оказались не свободны от еретического оригенизма, за что и были осуждены. Но аскетические творения Евагрия продолжали переписываться и издаваться – иногда под другими именами. В частности, его 153 главы «О молитве» вошли в «Добротолюбие» под именем преподобного Нила Синайского. Так церковная традиция пыталась сохранить то в наследии Евагрия, что имело непреходящую ценность, отсеивая все еретическое и чуждое. Отмечу также, что некоторые современные патрологи, в том числе отечественные, сомневаются в справедливости осуждения Евагрия на Пятом Вселенском Соборе, полагая, что отцы Собора пользовались той версией творений Евагрия, в которую оригенисты внесли еретические вставки. Но это – лишь гипотеза.

-- В чем значение отцов Церкви для нас, живущих в XXI веке?
-- Прежде всего, изучение отцов дает нам возможность понять традицию, к которой мы принадлежим, воспринять ту самую «веру отеческую», которую сохранили для нас духовные писатели Восточной Церкви, войти в обладание сокровищницей православного Предания. Многие в наши дни предпочитают «предания старцев» многовековому Преданию Церкви, живут различного рода мифологемами, созданными околоцерковной или псевдоцерковной средой. Преодоление этой ситуации возможно в том случае, если будет преодолен разрыв между богословием и жизнью, если будет восстановлена живая связь между святоотеческим учением и церковной практикой. Наша церковная практика не основывается на святоотеческом учении — и в этом корень многих проблем современного церковного бытия.

Знание отцов помогает православному христианину среди великого множества современных философских и мировоззренческих течений не сбиться с правильного пути, не увлечься «учениями чуждыми» (Евр. 13:9). Оно помогает христианину познать себя, правильно построить свои взаимоотношения с Богом, наладить духовную жизнь. В отличие от рецептов, предлагаемых такими учениями, как, например, психоанализ, святоотеческие советы дышат здоровым духом, ибо исходят из верного понимания человеческой психики, из сознания необходимости борьбы с греховными наклонностями и приобретения навыка к доброделанию. Святоотеческие советы гораздо более универсальны, чем основные постулаты фрейдизма, и применимы к людям, живущим в самых разных временных и культурных контекстах.

См. также: Кто читает святых отцов?

Аскетическую традицию по книгам не восстановить