ОГЛАВЛЕНИЕ


LXIX. Возможность или невозможность вещей не зависит ни от воли, ни от мощности какой-либо причины


LXX

В известном смысле точно так же обстоит дело с вечностью и независимостью некоторых первичных и основных истин, которые до такой степени необходимы и непреложны сами в себе и сами-по-себе, что нет никакой силы, способной заставить их изменить свою природу, т. е. сделать их ложными или помешать им оставаться истинными. Таковы например следующие истины: дважды два четыре; трижды четыре = 12; 15 + 5 = 20; целое больше своей части; треугольник образует три угла; одна вещь не может в одно и то же время быть и не быть; все, что существует в действительности, возможно; ничего из того, что может быть, нельзя считать невозможным; никто не может сделать то, что совершенно невозможно, и т. д. И масса других подобных положений, до такой степени истинных по своей природе, что они никогда не могут быть ложными; ибо ведь невозможно, чтобы дважды два не было 4, чтобы трижды 4 не было 12 и чтобы целое не было больше своей части. Нельзя отрицать или подвергать сомнению этого рода первичные и основные истины, если не желать отказаться совершенно от всех внушений разума и не отбросить все требования человеческого рассудка, ибо эти истины познаются сами собой и не нуждаются ни в каком доказательстве, будучи сами-по-себе яснее и несомненнее всяких других доказательств. Итак, бесспорно и несомненно, ясно и очевидно, что эти истины вечны, необходимы и, стало быть, не зависят ни от какой другой силы.

А вечность и независимость этих истин доказывают сверх того с очевидностью вечность и независимость материального и чувственно воспринимаемого бытия, ибо ясно и очевидно, что для того, чтобы эти истины были вечны и независимы, каковыми они являются, необходимо, чтобы они и раньше всегда были истинными и никогда раньше не могли быть ложными, следовательно для того, чтобы прежде и теперь было верно, что дважды два равно четырем, необходимо, чтобы дважды два всегда равнялось четырем, ибо если бы не всегда дважды два равнялось четырем, то не всегда было бы верно, что дважды два равно четырем, ибо для того, чтобы было дважды два равным четырем, необходимо, чтобы существовало дважды два, и следовательно если всегда было правильно, что дважды два равно четырем, как нельзя в том сомневаться, то необходимо, чтобы всегда существовало дважды два. Равным образом для того, чтобы было верно, что целое больше своей части, необходимо, чтобы существовало целое с частями в этом целом; ибо если бы не существовало целого, ни частей в этом целом, то было бы неправильно утверждать, что целое больше своей части, и если бы не существовало вместе с каким-то целым каких-то частей в этом целом, то было бы неправильно всегда утверждать, что целое больше своей части. Если, значит, всегда было правильно утверждать, что целое больше своей части, то необходимо, чтобы всегда существовало какое-то целое с частями в этом целом. И так как доказано, что этого рода истины вечны, причем даже независимо от всякой другой силы, то с необходимостью надо заключить, что всегда существовало дважды два для того, чтобы действительно дважды два давало четыре; и что всегда существовало целое с частями в этом целом для того, чтобы получилось, что целое действительно больше своей части, а это еще раз доказывает с достаточной очевидностью вечность и независимость материального бытия; ибо только материальное бытие может действительно составить или образовать целое, состоящее из нескольких частей; можно даже сказать, что истина, вообще говоря, до такой степени независима от всего, что можно было бы думать или воображать, что если бы не существовало никакого духа, никакого тела, никакой формы, никакой материи, никакого создателя, если не было ничего в мире, все-таки существовала бы по крайней мере одна истина, потому что даже в этом случае истинно было бы, что ничего не существует; до такой степени истинно утверждение, что первичные и основные истины о вещах вечны и непреложны сами в себе и всецело независимы от какой бы то ни было другой силы.

Но против того, что я только-что сказал о независимости, возможности и действительном существовании материального бытия, возразят например, что дома, города, человек, лошадь, дерево, часы и. т. д., все это — вещи, возможные сами-по-себе и возможные даже независимо от всякой человеческой силы, однако они могут существовать только в зависимости от какой-либо другой причины, которая вызывает их бытие или дает им существование. Дом например, замок, город не могут существовать сами собой, если их не воздвигнут строители; человек, лошадь, дерево, то или иное растение или животное не могут получить от самих себя свое существование и не существовали бы вовсе, если бы не были порождены или произведены какой-нибудь другой причиной. Следовательно могут сказать, что хотя материальное и чувственно воспринимаемое бытие и возможно само-по-себе и даже всегда было возможно независимо от всякой другой силы, но все-таки отсюда не следует, что оно равным образом должно было или могло иметь свое существование от себя самого, так как мы повседневно видим, что вещи возможны сами-по-себе, но тем не менее не могут иметь свое существование сами от себя.

Но легко дать ответ на это, потому что ясно, что приведенные выше для примера возможные вещи и все другие вещи, им подобные по форме своей, представляют собой только произведения искусства или произведения природы, которые имеют свое начало и свой конец; в этом отношении нельзя отрицать, что они действительно зависят от искусства и от природы, т. е. от материального бытия, образовавшего их, но что касается их субстанции, которая сохраняется постоянно под той или другой формой, то в этом отношении они являются без сомнения лишь частями материального и чувственно воспринимаемого бытия и частями того вечного бытия, которое, как я сказал, само от себя имеет свою возможность и свое существование; в этом отношении нельзя сказать, что они — произведения искусства или произведения природы или что они действительно являются новыми бытиями, потому что это — все те же части материального и чувственного бытия и вечного бытия, являющиеся под некоторыми новыми формами и видами; это последнее производится, повторяю, не какой-нибудь посторонней силой или властью, но единственно властью или движущей силой самой природы, т. е. материального бытия, которое вследствие своего естественного движения само собой принимает всякого рода формы и образы в различных предметах и путем своих различных видоизменений и преобразований своих частей, равно как и путем своих разнообразных движений внушает и дает людям искусства и науки, животным — инстинкты и соответственные влечения, растениям, равно как и прочим неодушевленным предметам, — все присущие им качества и свойства. Отсюда ясно и очевидно, что выставленное возражение не имеет никакой силы против того, что я говорил о независимости, возможности и вечном существовании материального и чувственного бытия. Все эти рассуждения, выведенные из начал метафизики, в своем роде вполне доказательны, но нужно несколько сосредоточиться, чтобы видеть совершенно ясно их очевидность. Но вернемся к нашему исходному пункту. Мы ясно видим, как я уже сказал, что существует мир; этот мир есть бытие материальное и чувственно воспринимаемое, которое, как я доказал, не только возможно само в себе, независимо от силы и воли какого-либо другого бытия, но, как я доказал, имеет также от себя самого свое существование, независимо от силы и воли всякого другого бытия; раз так, то с необходимостью приходится заключить, что мир существовал всегда, по крайней мере в своей субстанции, так как если бы он не существовал всегда, то он не мог бы дать себе ни бытия, ни существования, раз он его не имел. А так как мы в настоящее время видим, что мир существует, и не можем никоим образом в этом сомневаться, то с необходимостью надо заключить, что он был всегда, — по крайней мере в своей субстанции.

В подтверждение сего я прибавлю еще следующее доказательство. Мы видим повседневно производство новых вещей в природе; эти новые произведения имеют свои ближайшие и непосредственные причины, и, хотя эти ближайшие и непосредственные причины сами произведены другими причинами, более отдаленными, тем не менее в основе всех этих произведений должна быть какая-то непроизводная первопричина, значит возникающая от самой себя и независимая от всякой другой причины, или же если отсутствует такая непроизводная первопричина, то придется тогда необходимо восходить от причины к причине до бесконечности. Против такого восхождения от причины к причине до бесконечности восстает наше чувство, и, стало быть, надо признать, что есть непроизводная первопричина, которая существует следовательно от самой себя, независимо от всякой другой причины. Никто не может не согласиться с этим положением или с этим рассуждением; поэтому мы видим, что атеисты соглашаются с ним так же, как богопоклонники, и богопоклонники так же, как атеисты, и если бы богопоклонники с ним не соглашались, то они не могли бы утверждать, что их бог является создателем всех вещей, как они это утверждают; они не соглашаются только относительно названия и особых качеств, присущих этой первопричине. Богопоклонники дают ей имя бога, а атеисты дают ей имя природы или материального бытия, или просто имя материи. Если бы дело шло только об имени, то легко было бы их помирить; ибо так как имена не составляют вещей и не изменяют их природы, то было бы довольно безразлично — давать этой первопричине имя бога или имя природы и материи; таким образом, не было бы необходимости много спорить по этому поводу. Но богопоклонники приписывают ей силу создавать все вещи, управлять ими с высшей разумностью и с всемогущей волей, из чего они затем выводят некоторые ложные следствия и неосновательные положения для того, чтобы диктовать по своему произволу законы и заповеди людям и заставлять их верить всему, что им скажут. Напротив, атеисты безусловно отрицают за первопричиной творческую силу, высшую разумность, а также эту мнимую всемогущую волю. Вот где главное расхождение тех и других, и это надо здесь подвергнуть совершенно особому рассмотрению, надо опровергнуть утверждение об этой мнимой творческой силе и об мнимом управлении всех вещей всемогущей волей и верховным и совершенным разумом.


LXXI. [Творение из ничего невозможно]