LXXII. [Время и пространство не могли быть сотворены]
Но будем продолжать изложение наших мыслей и будем всегда стараться ничего не говорить такого, что не покоилось бы на прочных основаниях. Не легко познать начало движения и понятие о том, каким образом материя движется или может двигаться. Богопоклонники отстаивают мнение, что она ни в коем случае не может двигаться сама собой. Очевидно, — говорит один из наших знаменитых богопоклонников[1], — что все тела, большие или малые, не имеют сами силы двигаться. Гора например, — говорит он, — дом, камень, песчинка, наконец самое малое или самое большое тело, какое только можно себе представить, не имеют силы двигаться. У нас, — говорит он, — только два рода представлений: о духе и теле; мы должны говорить только то, что мы понимаем; поэтому мы должны следовать в своих рассуждениях только этим двоякого порядка переживаниям. Таким образом, — говорит он, — раз наше представление о всех телах показывает нам, что они не могут двигаться, то надо заключить, что их двигают духи. Но когда рассматривать, — продолжает он, — представления обо всех духах, ограниченных и конечных, то совершенно не видно необходимой связи между их волей и движением какого бы то ни было тела. Видно, напротив, — говорит он, — что такой связи нет и не может быть, и потому нужно также заключить, если рассуждать правильно, следуя разуму, что нет никакого сотворенного духа, который мог бы двигать каким бы то ни было телом, точно так же, как считают, что ни одно тело не может само двигаться.
Но когда, — говорит он, — мыслят идею бога[2], т. е. существа бесконечно совершенного и следовательно всемогущего, тогда узнают, что есть такая[3] связь между его волей и движением всех тел, и невозможно представить себе, чтобы он желал двигать какое-нибудь тело, а это тело оставалось без движения[4]. Мы, значит, должны сказать, — продолжает он, — что только его воля может двигать тела, и таким образом, — прибавляет он, — силы, движущие телами, находятся не в движущихся телах, потому что эти движущие силы не что иное, как воля бога.
Но, — говорит он, — не только тела не могут быть настоящими причинами чего бы то ни было; духи, даже наивысшие, столь же бессильны, они не могут ничего знать, если бог их не просветит[5], они ничего не могут чувствовать или ощущать, если бог не произведет в них изменений, они способны хотеть чего-либо только потому, что бог к тому их направляет. Они могут действительно направить на другую вещь то побуждение (impression), которое бог влагает в них по отношению к себе, — говорит тот же автор; — но я не знаю, — прибавляет он, — можно ли это назвать силой (puissance). Если бы люди, — продолжает тот же автор, — от себя самих имели способность любить добро, можно было бы сказать, что они имеют некоторую силу; но люди, — говорит он, — способны любить только потому, что бог хочет, чтобы они любили, и потому, что его воля действенна... Правда, — продолжает автор, — мы по своему желанию двигаем своими руками, но мы, — говорит он, — вовсе не являемся настоящими причинами этого движения. Каким образом в состоянии мы двигать своими руками? Чтобы двигать ими, надо иметь животных духов (esprits animaux) и направлять их по известным нервам, к определенным мускулам, чтобы заставить их набухать, сокращаться и растягиваться; ибо именно так приводится в движение связанная с организмом рука или же, согласно мнению некоторых других, еще пока неизвестно, как это делается. Но мы видим, что люди, которые даже не знают, есть ли у них духи, нервы и мускулы, двигают своими руками и своими ногами с большей ловкостью и с большей легкостью, чем те, кто в совершенстве знает анатомию. Это значит, — заключает автор[6], — что люди хотят двигать своими руками и своими ногами, но только бог может и умеет приводить их в движение.
Согласно этому взгляду, не только неодушевленные тела не имеют силы сами двигаться, но даже все тела, в высшей степени одушевленные, оказываются столь же бессильными, потому что нельзя усмотреть, чтобы была или могла быть какая-нибудь необходимая связь между нашим представлением о телах и их движением. Не видно, говорят нам, каким образом какое-нибудь тело, большое или малое, способно двигаться само собой. Вот и все доказательство, которое приведенный мною автор дает и может дать в пользу своего взгляда на движение тел. Уже много значит, что ни он, ни кто другой не могут привести более сильного доказательства в пользу своих утверждений и что, с другой стороны, они не усматривают ничего несуразного и ничего нелепого в утверждении, что тело может двигаться само собой. Ибо если кто-нибудь из наших богопоклонников мог бы заметить в этом какую-нибудь несуразность или нелепость, то без сомнения они не преминули бы отметить это. Стало быть, раз они не могли ничего такого отметить, это является достаточно очевидным доказательством, что в действительности ничего такого нет. Посмотрим, так ли обстоит дело с утверждениями самого автора; но раньше, чем перейти к ним, целесообразно будет показать преимущество того взгляда, который я защищаю.
Хотя не видно необходимой связи между представлением о телах и их движением и хотя нельзя ясно усмотреть, как тела могут двигаться сами собой, однако, как я только-что сказал, нет никакой несообразности и нелепости в утверждении, что они могут двигаться сами собой. А если нет никакой несообразности и нелепости в утверждении, что они могут двигаться сами собой, то, значит, ничего нет невозможного в том, что они могли бы двигаться сами собой; ибо если бы невозможно было, чтоб они двигались сами собой, то было бы несообразностью и нелепостью утверждать, что они могут двигаться сами собой. А потому, не опасаясь здесь никакой несообразности и нелепости, можно утверждать, что нет ничего невозможного в том, что тела могут двигаться сами собой. Если нет препятствий утверждать, что тела могут двигаться сами собой, то в таком случае нет конечно препятствий утверждать также, что они действительно движутся сами собой. И если находят несуразность в этом утверждении или если оно порождает какие-либо нелепости, то нужно показать, каковы эти несуразности, каковы эти препятствия и нелепости, от него проистекающие; но этого нельзя ожидать от всех богопоклонников. Следовательно ясно, что тела могут двигаться сами собой и что нет нужды отыскивать другие причины их движения кроме самой материи, из которой все тела состоят.
Не имеет смысла, как я уже заметил, говорить, что нет необходимой связи между нашим представлением о телах и их движением, потому что, если бы в действительности даже не было такой связи между этими двумя вещами, отсюда не следовало бы еще, что несообразно и нелепо утверждать, что тела могут двигаться сами собой. Да впрочем не следует даже удивляться, что не видно необходимой связи между этими двумя вещами, так как ее и не должно быть в действительности, так как движение не составляет сущности тела, а только некоторое свойство его природы. Если бы движение было существенным для материи или относилось к сущности тел, то надо думать, что тогда была бы необходимая связь между нашим представлением о телах и их движениях. Но раз это движение не составляет их сущности, потому что тело может быть и без движения, то не должно быть необходимой связи между этими двумя вещами, и напрасно искать у них таковую. По этой же причине не видно и даже не может быть видно, что заставляет материю двигаться таким или иным способом, т е. с той или иной скоростью, что заставляет ее двигаться справа налево или слева направо или что заставляет ее двигаться сверху вниз или снизу вверх, или наконец, что заставляет ее двигаться по прямой линии, по окружности или по кривой, хотя она движется во всех этих направлениях с бесчисленными вариациями. Все это потому, что ни один из этих видов движения не является существенным признаком материи, и поэтому без сомнения для нас невозможно ясно видеть сущность и принцип всех этих различных движений; разве только о круговом движении можно сказать, что материя сама-по-себе стремится всегда двигаться по прямой линии, так как это движение — самое простое и самое естественное, но что она однако не всегда может так двигаться, потому что все пространство заполнено материей и последняя поэтому не всегда может найти мест для движения по прямой линии, не встречаться с другой материей, препятствующей ей продолжать свое движение в этом направлении. Не имея всегда возможности двигаться по прямой линии, она оказывается вынужденной двигаться по дуге или окружности. Это с необходимостью заставляет некоторые определенные части материи или определенные объемы материи двигаться постоянно по окружности и образовывать таким образом несколько вихрей материи. И не следует сомневаться в том, что именно отсюда получается шаровидность Земли, Солнца, Луны и всех прочих звезд и планет, как это очень хорошо отметили наши картезианцы. И вот, хотя мы не можем с ясностью видеть, что собственно составляет начало движения материи, мы однако не усматриваем и не можем усмотреть какого-либо противоречия, несообразности или нелепости в утверждении, что все эти различные движения и все их различные модификации имеют источником самое материю, а этого достаточно, чтобы утверждать, что они действительно имеют своим источником самое материю, а не какую-либо другую причину.
Но покажем теперь противоречия и несообразности, неизбежно проистекающие из противоположного взгляда. Если бы материя не имела от самой себя силы двигаться, она могла бы получить эту силу только от того существа, которое не было бы материей; ибо если бы это существо было само тоже материей или если бы оно от себя самого имело силу двигаться, то, значит, было бы правильно сказать, что материя от самой себя имеет силу двигаться, а если она не имеет от самой себя этой силы, то по необходимости должна ее получить от существа, которое не есть материя. Но невозможно, чтобы материя получила силу двигаться от существа, не являющегося материей; следовательно она от самой себя имеет силу двигаться.
Докажу вторую посылку этого умозаключения. Ничто не может двигать недвижимую материю, если неспособно ее толкать и шевелить; ибо ясно и очевидно, что то, что неспособно толкать и шевелить ее, неспособно и приводить ее в движение. Так например то, что неспособно толкать камни или кусок дерева, без сомнения неспособно и двигать их. То же самое имеет место и в отношении всякой другой материи, которая в данный момент не находится в движении: ничто неспособно двигать ее, если неспособно толкнуть или встряхнуть ее. Но ведь ничто неспособно толкнуть материю и встряхнуть ее кроме самом материи, и следовательно надо сказать, что она от самой себя имеет начало своего движения.
Вот доказательство, что ничто не может давать толчок материи и встряхнуть ее кроме самой материи. Давать толчок материи и встряхнуть ее может только то, что в себе имеет некоторую плотность и некоторую непроницаемость, такую же, как материя; ибо очевидно также, что то, что не имеет в себе никакой плотности, никакой непроницаемости, ни в коем случае не может давать толчок материи и заставлять ее перемещаться; ведь оно не могло бы оказать на нее никакого воздействия, даже упираясь и налегая на нее как-нибудь, потому что оно тотчас бы проникло во внутрь ее, не встречая и не вызывая никакого противодействия; получалось бы, как если бы не было никакого соприкосновения, раз одно не могло бы и не имело бы чем оказать воздействие или давление (effort) на другое. Но только материя имеет некоторую плотность или некоторую непроницаемость в себе самой, так как все согласны, что мнимые духовные и нематериальные существа их не имеют. Стало быть, только материя может давать толчок материи, может оказывать на нее действие и давление, может ее двигать, и следовательно то, что не есть материя, не может двигать материей. Ведь касаться и быть предметом прикосновения, как говорит поговорка, может только тело.
Итак, еще раз, существо (бытие), которое не есть материя, не могло создать материю: ибо каким образом оно могло бы ее создать, раз оно не имеет даже простой возможности ее двигать? Отсюда с очевидностью следует, что материя не была создана и что она от себя самой имеет свое бытие и свое движение[7] (и даже что она несотворима, точно так же как время, место, пространство и протяжение); ибо в конце-концов невозможно себе представить, чтобы бытие не существовало, как и невозможно также, чтобы его действительно не было; невозможно представить себе, чтобы не было времени, как и невозможно также, чтобы его действительно не было; невозможно представить себе, чтобы не было протяжения, и невозможно также, чтобы протяжение не существовало в действительности; невозможно себе представить, чтобы не существовало числа, как невозможно также, чтобы его действительно не существовало; и наконец все перечисленное не может не быть в самом себе бесконечно, каждое в своем роде и на свой лад. Естественный разум ясно показывает нам это даже при малом внимании с нашей стороны, и не требуется особенного напряжения, чтобы ясно видеть, что все вещи, как только-что доказано, не могли быть созданными; отсюда явствует с очевидностью, что ничего нет созданного, а следовательно, и нет создателя.
Я отлично знаю, что наши богопоклонники утверждают, что их бог, создатель всех вещей, все творит единственно своей волей; стоит ему только захотеть, говорят они, и все тотчас же осуществляется, как это говорится в их мнимо священных книгах. Сам рече и быша; сам повеле и создашася[8]. Это легко сказать, но я знаю также, что говорящие это не сознают, что говорят, потому что у них просто нет истинного представления о том, что такое сознание, могущество, воля этого существа; у них нет даже никакого истинного представления о его природе и сущности: ибо, согласно их же воззрениям, все, что говорится ими о его жизни, сознании, воле, силе и могуществе, не разумеется и не может разуметься в обычном и естественном смысле слов, но исключительно в смысле условном, т. е. в смысле, никак не вяжущемся с нашим образом жизни, нашим образом мыслей, нашими стремлениями и действиями. Мы можем составить себе иное представление о жизни лишь в связи с тем, что мы сознаем и что мы ощущаем сами в нашей собственной жизни, необходимо состоящей в жизнедеятельности (mouvement vital) тела и души; это наше представление о нашей собственной жизни совсем не вяжется с предполагаемой жизнью бестелесного и нематериального бога. Отсюда следует, что когда наши богопоклонники говорят, что их бог — живой и что в нем есть жизнь, они сами не знают, что говорят, потому что они неспособны составить себе настоящего представления о жизни, которая ему свойственна и прилична. Равным образом мы не можем составить себе другого представления о мышлении, как в соответствии с актами мышления и воли и с теми актами познания, которые мы осуществляем и чувствуем в себе самих, когда мы мыслим и испытываем желания. Но акты мышления, познания и воли не происходят и не могут происходить в их боге согласно какому-либо другому представлению о познании и воле; значит, когда они говорят, что их бог знает и хочет, т. е. что он имеет познание и волю, они не знают сами, что говорят, и говорят то, чего не понимают и не представляют себе. Точно так же мы не можем составить себе другое представление о силе, мощности и действии иначе, как в связи с тем, что мы о них знаем и чувствуем, и с тем, что мы сами делаем; а так как наше представление об этой силе и об этой мощности совершенно не подходит к их богу, то отсюда тоже следует, что когда они говорят, что он всемогущ и действует с безграничным всемогуществом, то они сами не знают, что говорят. Наконец мы не можем составить себе иного представления о бытии и субстанции, как лишь в связи с тем, что мы знаем о существах и субстанциях, которые мы видим и знаем; но это представление не подходит к богу, и даже сами слова «существо» и «субстанция» применяются к богу и другим духовным существам и субстанциям лишь двусмысленно, т. е. в двух различных значениях, из которых одно соответствует существам и субстанциям, нам известным, а другое должно соответствовать только богу; сами наши богопоклонники неспособны составить себе настоящее представление о том, что они разумеют в своем боге под словами «сущность» и «субстанция». Отсюда следует, что у них нет настоящего сознания того, что они ему приписывают, когда они говорят, что он есть существо и субстанция. Мы говорим, — замечает сьер де-Монтэнь[9]: — бог боится, бог гневается, бог любит и т. п., immortalia mortali sermone notantes (выражая бессмертное языком смертных). Все эти, — говорит он, — треволнения и движения чувств не могут иметь места в боге так, как они бывают у нас; с другой стороны, мы не можем также вообразить их по его подобию. Когда мы говорим, — продолжает тот же автор[10], — что бесконечность веков как прошлых, так и грядущих является для бога только мгновением, что его благость, его мудрость и его могущество составляют лишь одно и то же с его сущностью, то мы высказываем это на словах, но наше разумение не осмысливает этого. Стало быть, когда наши богопоклонники говорят о своем боге и приписывают ему жизнь, силу, могущество, познание или когда они называют его существом и силой, они не знают, что говорят, потому что они не понимают того и не имеют никакого истинного представления о том, что хотят сказать этим; они безусловно не заслуживают, чтобы их слушали: ибо те, которые не знают, что они говорят, не заслуживают, чтобы их слушали; а если они не заслуживают того, чтобы их слушали, то еще менее заслуживают они, чтобы им верили и придавали веру тому, что они говорят.
Но вернемся к нашему доказательству и покажем те нелепости, которые получаются, если материя не имеет сама от себя силу двигаться. Получается, что 1) все тела, раз произведенные и образованные, по своей природе неизменны и неразрушимы и следовательно они не имеют в себе самих не только деятельного начала, но также естественного начала производительности (principe de génération) и распада; а это сразу оказывается нелепым. Они не имеют в самих себе деятельного начала, потому что, чтобы действовать, надо двигаться, как я уже сказал, а если в них нет начала движения, то у них не может быть и деятельного начала, и следовательно они никак не могут действовать сами собой. Таким образом, у людей не было бы свободы, потому что они не имели бы возможности сами собой двигаться и возможности действовать. Какая же возможна свобода у людей, бессильных действовать и двигаться? 2) Живые тела оказываются здесь лишенными в самих себе начала производительности и распада и по природе своей неразрушимыми и неизменяемыми, ибо началом производительности и распада в природе является движение частиц материи, и если тела не имеют сами от себя начала движения, то они не могут иметь от себя и начала производительности и распада. Что движение частиц материи является началом производительности и распада в природе, это довольно очевидно, потому что, как можно наблюдать, рождение происходит в действительности только вследствие нового соединения и нового сочетания частиц материи, а разрушение происходит в действительности только вследствие разъединения и отделения тех же частиц материи. Но соединение и разъединение частиц материи может происходить только от движения. Следовательно если тела не имеют от себя начала движения, то они не могут иметь от себя или в себе и начала производительности и распада. 3) Если соединение или разъединение частиц материи не производится движущей силой самих тел, то они должны происходить от посторонней причины; если они происходят от посторонней причины, то тела никак не будут настоящими причинами зарождения и упадка, а только причинами случайными или посредствующими; это относится также ко всяким другим действиям и изменениям, которые происходят в телах, и не только в телах неодушевленных, но и в телах одушевленных. Таким образом, например люди и животные не двигались бы сами, когда мы их видим движущимися, действующими, бегущими или делающими что-либо; какая-то посторонняя невидимая причина двигала бы их, приводила бы их в движение и заставляла бы их делать все то, что они как-будто делают сами от себя. Точно так же например, как пила не движется сама собой, когда пилят, нож не движется сам собой, когда режет, молот не поднимается сам собой для удара, жернова на мельнице не вертятся сами собой, чтобы молоть зерно, марионетки пляшут и скачут не сами собой, а внешние, посторонние причины двигают ими и заставляют их делать все то, что делают с их помощью — точно так же живые тела не сами от себя имели бы силу двигаться; люди и животные не сами двигали бы своими членами, когда действуют и делают что-либо; какая-то посторонняя невидимая причина будто бы двигала бы ими, пользовалась бы их членами и заставляла бы их проделывать все, что люди и животные по-видимому делают сами от себя. Итак когда кто-нибудь приятно играет на музыкальных инструментах, весело распевает песни или с ученым видом толкует о различных вещах, когда люди приятно танцуют или с легкостью прыгают, или искусно проделывают всякого рода ловкие фокусы, или наконец когда люди приходят в гнев и ярость, или в состоянии безумия и помешательства с пеной у рта говорят тысячу несообразностей, делают тысячу дерзостей или тысячу мерзких гадостей, — во всех этих случаях получилось бы, что эти люди не сами приходят в такое возбуждение, что вовсе не они сами приводят в движение свои руки и ноги, болтают своим языком, вращают своими глазами, как это представляется нам; как я уже сказал, получилось бы, что посторонняя и невидимая причина приводит их в такое движение и совершает через их посредство все правильное и неправильное, хорошее и дурное, что имеется в их поведении, будь то в словах или в их поступках, в их мыслях, желаниях и чувствах. Точно так же вышло бы например, что блоха и муха не сами двигаются, когда одна прыгает, а другая совершает свой легкий полет; пришлось бы допустить, что посторонняя причина необходимо приводит в движение все незримые пружины их тела и заставляет их так быстро и ловко совершать свои движения. Отсюда следовало бы с очевидностью, что люди нисколько не являются настоящими виновниками добра или зла, совершаемых ими, и следовательно не заслуживают порицания и похвалы, точно так же как простые неодушевленные орудия, которые действуют благодаря руке мастера; а раз так, то на чем же, спрашивается, основаны мнимые награды людей праведных и наказания злых; ведь ни праведные, ни злые не могут ничего сделать сами от себя[11], могут делать только то, что заставляет их делать или делают в них высшая сила и власть[12].
Не возражайте на это, что есть большая разница между людьми и простыми орудиями, равно как и между образом действия людей и образом действия неодушевленных орудий, что неодушевленные орудия лишены всякого чувства, познания и свободы, тогда как люди — одушевленные существа и одарены не только чувством и сознанием, но также волей и свободой и поэтому делают лишь то, что хотят, действуют свободно и непринужденно во всем и поэтому заслуживают порицания и наказания, когда делают зло, и — напротив — похвал и наград, когда делают добро. Не возражайте таким образом, повторяю я, ибо хотя и есть большая разница между существами, одаренными жизнью и чувством, и существами, не одаренными ими, тем не менее свободы не больше у одних, чем у других, раз те и другие ничего не могут сделать сами, одни так же, как и другие. Но ведь согласно гипотезе ни те, ни другие в одинаковой мере не могут ничего сами от себя, потому что они не могут двигаться сами собой; следовательно те и другие в одинаковой мере не располагают свободой действовать или не действовать, делать добро или зло и одинаково не заслуживают ни похвалы или порицания, ни награды или наказания, если не считать, что похвалы и награды, так же как порицания и наказания, более уместны по отношению к тем, кто обладает сознанием и чувством, нежели по отношению к тем, кто их лишен; но это не касается свободы, которой, согласно гипотезе, нет ни у тех, ни у других.
Прибавьте к этому, что сознание и воля одушевленных существ при данной гипотезе ничем не могут служить свободе тех, которые действуют, ибо все их мысли, все их познания и все их желания были бы только последствиями и необходимыми действиями различных тенденций (déterminations) или различных модификаций самых тонких частиц материи, причем все эти различные тенденции и модификации движения самых тонких частиц материи не имели бы большей свободы или меньшей силы или действенности в предметах одушевленных, нежели в предметах неодушевленных, и не допускали бы больше свободы у одних, нежели у других. Но очевидно, что одушевленные предметы, как например животные, естественно имеют в самих себе больше силы или способности двигаться, чем неодушевленные орудия; и мы несомненно чувствуем непосредственно на самих себе, что мы естественно обладаем силой самостоятельного движения, потому что мы двигаемся и отдыхаем фактически, когда хотим этого. Животные тоже двигаются сами, когда нет препятствия; следовательно одушевленные предметы двигаются вовсе не посторонней силой и властью, а внутренней силой, которая им присуща и естественна; значит, материя сама от себя обладает способностью движения. Но конечно скажут, что эта внутренняя сила и способность двигаться, которой обладают одушевленные предметы, исходит не от материи, из которой они состоят, а от внутренней силы, которая им сообщается верховным существом, действующим внутренне во всех одушевленных предметах и сообщающим им то движение, которое кажется у них самостоятельным. Но если бы признать, что это так, я опять делаю свой вывод: все одушевленные предметы и даже люди суть лишь орудия, не могущие двигаться самостоятельно, и следовательно у людей нет свободы, как нет ее и у неодушевленных орудий. Но утверждать это смешно и нелепо.
Далее, если материя не имеет самостоятельной способности движения, то необходимо всегда и везде должно быть какое-нибудь другое существо или несколько существ, постоянно занятых приведением материи в движение. А ведь она движется постоянно и всюду движется различными бесчисленными способами, во всех различных состоящих из нее телах; даже в одном теле, как например в теле какого-либо растения или животного и маленькой мошки, движение материи происходит различными способами, причем этих способов чуть ли не бесчисленное множество. Поэтому то существо или существа, если их несколько, которые двигают материю, должны быть всегда непосредственно связаны с ней и тесно примыкать к ней; кроме того это существо или эти существа, двигающие материю, должны в совершенстве знать природу и особые нужды каждой вещи, в совершенстве знать все мельчайшие части материи, входящие в состав этих вещей. Ибо если бы они не знали в совершенстве этих вещей, то как могли бы они образовать надлежащим способом природу каждой вещи? И как могли бы они двигать и располагать каждую часть материи для образования совершенных тел, каковыми являются все находимые нами в вселенной? Каким образом например могли бы они создать в известных местах земли столько различных металлов, столько различных минералов, столько различных видов камней, находящихся в стольких различных местах? Как могли бы они образовать на земле столько различных видов растений и трав и в земле столько различного рода кореньев и волокон всевозможного рода. Как могли бы они образовать на земле столько людей и столько других родов животных столь разнообразных видов? Как могли бы они образовать столько различных родов птиц и насекомых, летающих в воздухе, и столько различных пород рыб, плавающих в водах? Как могли бы они образовать так правильно у каждого вида трав, растений и деревьев ствол, ветви, кору, почки, цветы, листья и плоды, соответствующие всем разновидностям? И как бы они могли внутри этих плодов образовать семечки или косточки, в которых таятся зародыши, способные произвести новые растения? Иногда новые плоды вырастают на том же стволе дерева, у которого отрублены главные ветви и которому сделаны затем прививки различных сортов плодов, например различных сортов яблок у яблони, различных сортов груш у грушевого дерева, различных сортов вишен у вишневого дерева. Каким образом, спрашиваю я, этот предполагаемый первичный двигатель всех тел может помнить все это и всякий раз безошибочно вызывать на каждом дереве и даже на каждой ветви, получившей прививку, именно те плоды, которые соответствуют природе дерева или прививки, никогда не ошибаться и не путаться, хотя бы на каждом дереве было 20 или 30 различных прививок? Как мог бы он образовать столько живых тел и все виды животных и насекомых, а в этих телах столько внутренних и внешних частей, так правильно расположенных и связанных, так хорошо соразмеренных, столько костей и связок, так хорошо подогнанных друг к другу, столько шкур различных цветов и видов на теле животных? кожу и мягкие части, покрывающие все тело, столько нервов в этих мягких частях, столько мускулов, столько артерий, столько вен, столько крови в этих венах и столько животных духов, которые своей работой и упорядоченным движением составляют всю жизнь, все чувство, всю силу и все здоровье одушевленных тел? Очевидно, что первичные двигатели материи, если их несколько и если они отличны от самой материи, и не могли создать такое множество столь превосходных и тонких произведений, если не знали в совершенстве их природу и не обладали совершенным знанием того, как надо сложить, повернуть и распределить все самые большие и самые малые части материи. Это необходимо для того, чтобы привести все эти части в тот порядок или в то положение, которое они должны сохранять между собой, чтобы составить природу и тело каждой вещи. Невозможно, говорю я, чтоб все это делалось сознательно, без того, чтобы тот или те, которых считают виновниками всех вещей, обладали при этом совершенным знанием. Точно так же например строительные материалы, не обладая способностью самостоятельного движения, никогда сами собой не соединятся в одно целое, не пристанут друг к другу, никогда сами собой не придут в тот порядок, который они должны иметь и сохранять между собой, чтобы составить законченное строение; необходимо, чтобы плотники их обтесали, собрали, привели в порядок и разместили, отвели каждому из них свое место; таким путем создаются разные строения в законченном виде. Все естественные тела являются в своем роде как бы законченными строениями, состоящими из различных частей материи, соединенных и связанных между собою. Если бы эти тела не обладали сами способностью движения, то тот или те, кто придал бы им это движение, должны были бы в совершенстве знать природу и свойства каждой вещи, знать в совершенстве, как нужно приспособлять, подбирать, соединять, располагать и связывать каждую часть материи для того, чтобы эти части образовали собой строения, т. е. законченные тела, каждое согласно своей природе.
Какую ловкость, какую силу, какую тонкость, какую проницательность, какую тщательность, какую широту ума и знания надо было бы иметь для того, чтобы образовать сознательно и преднамеренно во всей вселенной такое множество больших и малых различных удивительных механизмов? Это, так сказать, бесконечно превосходит бесконечность. Как вообразить себе такую силу, такое могущество, такую мудрость и такую широту ума и знания в существе или нескольких существах, у которых нет ни образа, ни вида, ни тела, ни частей, ни какого-либо протяжения и о которых невозможно составить себе никакого истинного представления? Когда хотят доказать слишком много, то, как говорится, ничего не доказывают; на этом основании можно сказать богопоклонникам, что те доказательства, которыми они хотят доказать существование своего бога, не доказывают ничего, потому что они приводят к слишком большим нелепостям.
Это не все. Когда все естественные тела образованы посредством различных соединений и группировок составляющих их различных частей материи, тот или те, кто сообщил им движение, необходимое для их образования, должны также уметь сообщить им в каждый отдельный момент движения, необходимые для их сохранения. В частности, если это тела одушевленные, надо уметь придавать им в каждый момент изнутри все движения, необходимые для сохранения их жизни, равно как всякие другие движения, которые отвечают их природе, их влечениям и их особому предрасположению. Таким образом, они должны уметь во-время и там, где полагается, в определенный, так сказать, момент во всех случаях запечатлевать в их сердце и мозгу при посредстве животных духов все движения, необходимые для того, чтобы они могли чувствовать удовлетворение, радость, боль или печаль и т. п., или для того, чтобы возбудить в них страсти и чувства, к которым они способны. И наконец надо уметь, когда и где нужно, при всяких встречных явлениях, сообщать движение жизненных и животных духов всем членам и нервам животных, всем их жилам, всем мускулам; это движение необходимо им для того, чтобы действовать тем или другим образом или делать что-либо. Таким образом, во всех телах и даже на всем протяжении вселенной не должно быть ни одного атома, который не получил бы все свое движение и всех модификаций этого движения от существа, в совершенстве знающего его природу и в совершенстве знающего, на что он может служить. Это тоже необходимо предполагает в этом первичном двигателе, если он один, если можно так выразиться, бесконечно бесконечную широту познания и могущества. Ибо существует бесчисленное множество всех частей материи; различные модификации их движения, их фигур, их сочетаний и их взаимной связи тоже бесчисленны; положение этих частей по отношению друг к другу почти ежеминутно меняется; поэтому, чтобы все это знать и охватывать все это, необходимо действительно бесконечное познание в полном смысле слова. Все различные тела, образуемые из этих частей материи, и все различные действия, непрерывно производимые в телах этими частями своим движением, своими различными сочетаниями, тоже бесконечны; поэтому и для образования всех их требуется в полном смысле слова бесконечная сила.
Это уже слишком; совершенно невозможно, совершенно немыслимо предполагать таким образом в одном существе, у которого к тому же нет ни тела, ни протяжения, ни рук, ни ног, ни ступней, ни костей, ни головы, ни глаз, ни мозга, вообще ничего другого, что можно было бы себе представить; повторяю, совершенно невозможно, совершенно немыслимо предполагать в подобном чисто воображаемом существе познание и могущество подлинно бесконечные. Наше представление о познании возможно лишь в связи с нашим собственным опытом на почве актов нашего познания и нашего разумения; точно так же наши представления о силе и могуществе строятся только в связи с тем, что мы знаем о них по той движущей силе, которую мы чувствуем в себе и видим во всех прочих телах, движущихся самостоятельно. Поэтому очевидно, что согласно этому представлению невозможно и немыслимо никакое познание и никакое могущество в существе, не имеющем ни тела, ни протяженности, ни рук, ни ног, ни ступней, ни костей, ни головы, ни мозга, ни чего-либо подобного: этого, говорю я, не может быть, это нелепо и немыслимо. Равным образом очевидно, что, согласно нашему представлению о познании и могуществе, никакое отдельное существо, одаренное разумом, не может иметь действительно бесконечное познание и бесконечную силу, потому что всякое отдельное существо является конечным и никакое отдельное конечное существо не может заключать в себе бесконечные силу и могущество.
Но вот что еще превышает эту веру и всякое разумение человеческое: для того, чтобы одно особое существо, всемогущее, бесконечно мудрое и просвещенное, могло производить таким образом все действия природы, могло, как я уже сказал, сообщать движение и давать направление всем частям материи во всяком теле и во всяком месте всякого тела, — это единственное существо, предполагаемое всемогущим, бесконечно мудрым и знающим, производя таким образом все эти действия и движения, должно проникать целиком все тела и таким образом двигать самой малой частицей их. А для этого тот, кто образует тела животных, кто двигает, руководит, управляет всеми тончайшими и деликатнейшими частями их, должен целиком проникать всю субстанцию их тел, все их мягкие части, все их кости, весь мозг костей, все волокна мясистой части, все их мускулы, внутренности, сердце, головной мозг, жилы, кровь и вообще все, что входит в состав их тел: иначе как мог бы он образовывать, двигать, направлять и вести порознь все эти части, если бы он не проникал все их насквозь? Как мог бы он образовывать и двигать в нервах и жилах животные духи и притом направлять как следует их движение во всех частях тела, если бы он сам непосредственно не работал над их образованием, не сообщал непосредственно сам всем и каждому из них то движение, какое требуется согласно их свойствам и особенностям, для того, чтобы произвести то или иное действие в той или иной части тела? Несомненно все это возможно только в том случае, если виновник или первый двигатель тел может видеть, различать и непосредственно сам касаться всех самых деликатных и тонких частей формируемых им тел. Но как может он их видеть и различать, когда у него нет ни глаз, чтобы видеть их, ни пальцев, ни рук, чтобы шевелить их, трогать и приводить в порядок, связывать их между собой, соединять и как следует прилаживать их? Если бы этот предполагаемый перводвигатель и искусный мастер имел даже достаточно тонкое зрение, чтобы всех их различать, и достаточно тонкие руки и пальцы, чтобы так искусно производить и формировать такое множество столь прекрасных и удивительных вещей — больших, малых и средних, он все же, как я уже сказал, должен был бы целиком проникать всю субстанцию образуемых им тел. А если б он проникал их целиком, то в таком случае он сам должен был бы не только находиться весь целиком в каждом теле, но также весь целиком в каждой части всех этих тел, т. е. весь целиком в сердце каждого животного, весь целиком в его голове, в желудке, в кишках, в глазах, в печени, в легких, в ногах, в руках и наконец в каждой из частиц всех этих частей. Таким образом, он оказывался бы весь целиком в каждом атоме материи, т. е. весь целиком в каждой из самых малых частиц материи, а это в некотором роде все-равно, что предполагать столько богов, сколько существует атомов материи, или предполагать, что каждый атом материи уже есть бог или содержит в себе всю природу и всю субстанцию бога. А так как всех этих атомов, составляющих самые малые части материи, бесконечное множество, то, значит, существует бесконечное множество богов, причем все эти боги тем не менее составляют одно целое и являются все вместе одним и тем же богом; не имея никакого протяжения и никакой части в себе, он однако оказывается вместе с тем обладающим бесконечным протяжением и повсюду безраздельно всемогущим. Что может быть нелепее и смешнее этих фантазий? Очевидно, что это невозможно. В самом деле, если бы такое всемогущее существо находилось, как предполагают, все целиком во всех телах и в каждой части их, то это возможно было бы либо путем деления его, либо без этого деления; но ни то, ни другое невозможно. 1). Это невозможно без деления его, ибо каким образом мог бы он без деления самого себя находиться весь целиком в стольких различных телах, столь разнящихся и столь отдаленных друг от друга? Это немыслимо. Но это не могло быть и при условии деления его; ибо ясно, что ничто не может быть разделено и в то же время продолжать оставаться целым; между тем это всемогущее существо, проникающее таким образом все существа, должно было бы проделать столько делений, сколько существует различных субстанций или даже атомов, отдельных друг от друга, на всем протяжении материи. Но что можно себе вообразить более пустого, более смешного и более нелепого, чем это? Нужно закрывать глаза на все указания разума, чтобы поверить подобным вещам.
И затем — как это столь полное и всеобщее проникновение и такая верховная сила и деятельная мощь могли остаться незамеченными нигде? Конечно субстанция этого существа, проникающего таким образом все остальные, должна быть очень тонкой, очень воздушной и легкой, раз она всюду проскальзывает и внедряется так незаметно и нечувствительно, не занимая нигде никакого места и нигде не показывая себя. Но все же каким образом сила его могущества может быть такой полновластной и такой действенной, раз нет никого, кто мог бы ощущать ее или воздействие ее? Ясно, что при ближайшем рассмотрении все это оказывается чистейшей фантазией и химерой, которые превосходят не только всякое разумение, но и всякую возможность; надо, как я уже говорил, совершенно отказаться от света разума, чтобы поверить подобным вещам. К тому же, если всемогущее, бесконечно мудрое и просвещенное существо образует и направляет в нас и во всех прочих существах все внутренние и внешние движения тел и всей природы, то как возможны у нас и во всех прочих существах хоть сколько-нибудь неправильные и неупорядоченные движения? Конечно не может быть никакой неправильности и неупорядоченности в наших движениях и в движениях во всей природе, если существо всемогущее, бесконечно мудрое и просвещенное образует и направляет их всех. А между тем бесспорно и очевидно, что повседневно как в нас, так и во всей природе происходят тысячи неправильных и неупорядоченных движений, которые причиняют повсюду бесчисленное множество зол; стало быть, нельзя сказать, что эти движения образуются и направляются существом всемогущим, бесконечно мудрым и просвещенным.
С другой стороны, утверждают, что одного первичного двигателя недостаточно для производства движения и сообщения его всему бесконечному и беспредельному протяжению материи и что следовательно одного такого двигателя во всяком случае недостаточно или же ему не легко было бы правильно двигать всеми телами, составленными из материи. Утверждают, что есть несколько первичных двигателей, которые придают движения телам, и что главным образом оттого и происходят все противоположности, все противодействия и все естественные и случайные антипатии между различными видами как одушевленных, так и неодушевленных предметов: первичные двигатели этих предметов оказываются по своей природе и характеру несовместимыми друг с другом, каждый из них не может согласовать движение своей части материи с тем, как другие двигатели двигают свою часть материи, каждый двигает материю в противоречии и противоположности с другими. Я признаю, что, следуя этому последнему предположению, можно было бы дать довольно правдоподобное объяснение противоположности, противодействию и антипатии среди некоторых естественных тел, но я тем не менее всегда буду отрицать состоятельность такого предположения: во-первых, потому, что нет нужды прибегать к множественности и противоположности первичных двигателей для объяснения естественного противодействия и антипатии между телами; во-вторых, потому, что множественность этих предполагаемых первичных двигателей встречает не менее возражений, чем существование одного единственного такого двигатели. В самом деле:
1) Что касается их числа, то как определить это число? Сколько предположить их? один? два? четыре? сотню? две сотни? несколько тысяч? или несколько миллионов? На каком числе остановиться, раз одного движения недостаточно для того, чтобы произвести все то, что совершается в природе? Нельзя себе этого и представить. Ни два, ни три, ни четыре, ни даже сотня, ни тысяча, ни миллион таких предполагаемых существ не будут достаточны, потому что потребовалось бы бесконечное могущество и знание, чтобы сознательно и умышленно, с полным знанием дела производить все то, что происходит в природе, и потому что многие тысячи и миллионы ограниченных и конечных сознаний не могут составить все вместе одного бесконечного могущества и сознания. Предположить ли их столько, сколько есть естественных тел или сколько есть атомов во всем протяжении материи? Это значило бы допустить бесконечное множество их, потому что во всей природе - бесконечное множество тел и бесконечное множество атомов. Но разве не смешно и нелепо допускать еще и бесконечное множество первичных двигателей?
2) Что касается природы всех этих предполагаемых первичных двигателей, то одно из двух: либо все они имеют в самих себе способность движения, либо не все они имеют ее. Если предполагать, что все они имеют в себе способность движения, то почему в таком случае сама материя и все атомы материи не могут тоже быть сами одарены ею? Без сомнения предположение, что атомы сами одарены способностью движения, представляет не больше неудобств, чем приписывание без нужды этой способности воображаемым существам, каковыми являются эти первичные двигатели. Напротив, гораздо целесообразнее приписывать эту способность самой материи, ибо в конце-концов материя бесспорно существует и может делиться на бесконечное число частей, которые можно, если угодно, назвать атомами, и бесспорно также, что части материи движутся. А какие верные и бесспорные данные имеются о первичных двигателях, их природе и существовании? Что мы знаем об их силе, могуществе, деятельности, разумности? Ничего, потому что нельзя себе составить никакого действительного представления ни об их существе, ни о способе их существования.
Далее, спрашивается: являются ли все эти предполагаемые первичные двигатели неодинаковыми, различными по своей природе? Являются ли они одинаково мощными и сильными, или же одни из них мощнее и сильнее других? Знают ли они друг друга, или они остаются друг другу неизвестными? Находят ли они удовольствие и удовлетворение в том, чтобы двигать каждый с своей стороны свою часть материи? Дружественны ли они друг другу или враждебны? Можно с полным основанием задать еще много других вопросов. Но смешно даже пытаться отвечать что-либо положительное на эти вопросы, потому что это значило бы утверждать без всякого основания то, чего мы не знаем; уже по одной этой причине, если бы не было других оснований, эти утверждения надо отвергнуть как совершенно невероятные.
Итак гораздо целесообразнее и надежнее приписать самой материи способность движения, нежели тщетно и без нужды запутываться в стольких непреодолимых затруднениях и отыскивать вне материи мнимое начало ее движения. Поэтому я не буду дольше заниматься опровержением мнения о множественности предполагаемых перводвигателей; оно в достаточной мере уничтожается само собой. Поэтому и наши богопоклонники уже не останавливаются более на множественности богов, и обычно все они признают лишь единый первичный двигатель, которому они приписывают весьма совершенное познание всех вещей и могущество делать все, что ему угодно, и следовательно также силу двигать материю и делать из нее все, что угодно. Однако, несмотря на то, что эта предполагаемая всемогущая сила и беспредельное знание уже в достаточной степени опровергнуты как ложные, надо привести еще одно основание, которое еще ярче покажет ее ложность.
Дело в том, что, по признанию самих же наших богопоклонников, этот предполагаемый единый первичный двигатель, который они называют богом и которому они приписывают бесконечное могущество и знание, есть существо, которое, согласно их учению, не только бестелесно и не имеет ни образа, ни протяжения, но к тому же также совершенно неподвижно, неизменно по своей природе, неизменно в самом себе, неизменно в своих мыслях, неизменно в своем сознании, и своих намерениях и желаниях, так что оно не может ни в какой степени быть подверженным какой-либо перемене и какой-либо превратности времен. Раз так, то ясно и очевидно, что такое существо, — если бы оно существовало в действительности, — отнюдь не в состоянии двигать материю. Я это доказываю следующим образом: существо, совершенно неизменное в себе самом, уже по своей природе всецело неизменное, не может ничего двигать вне себя. В самом деле, как может оно двигать что-либо, когда оно само не может двигаться? Никак невозможно представить себе, чтобы существо, пребывающее неизменным и даже по природе своей неизменное, могло когда-либо двигать что-либо. Нет и не может быть никакой связи между понятием неизменного существа и движением какого-либо другого существа. Но, по учению наших богопоклонников, их мнимый первичный двигатель, который они называют богом, неизменен в себе самом и неизменен по своей природе; значит, он не может ничего двигать и следовательно не может двигать материю, не может быть первым виновником ее движения. Таким образом, следует по необходимости признать, что материя имеет от себя самой свое движение и что совершенно незачем прибегать к бытию всемогущего бога, который не может заставить ее двигаться. Наши богопоклонники напрасно приписывают начало движения материи пресловутому всемогуществу бога, так как, если бы он и существовал, он не мог бы и сам двигаться, будучи неизменен по своей природе. Мало того, по той же самой причине совершенно бесполезно молиться и поклоняться ему, предлагать ему жертвы, как делают наши богопоклонники, чтобы получить от него таким путем какую-нибудь милость или знак благоволения, в котором они нуждаются. В самом деле, раз он неизменен по своей природе, как они это предполагают, и раз все его мысли, все его желания, все его решения приняты от века, он не изменит им в части, касающейся судьбы людей, невзирая на все их молитвы, на все воздаваемое ему поклонение, на все приносимые ему жертвы. Ничто не может преклонить или заставить его склониться на ту, а не на другую сторону; и так молиться ли такому существу или не молиться, поклоняться или не поклоняться, предлагать ему жертвы или не предлагать, оно все-равно никогда не станет делать ни другого добра, ни другого зла кроме того, что решило сделать от вечности. Это сказано даже у их мнимых пророков, которые влагают в уста своего бога решительное заявление, что его план и намерения остаются неизменными и все, что он решил сделать, совершится[13]. «Решение мое непоколебимо, и вся воля моя свершится». Итак, наши суеверные богопоклонники совершенно напрасно и бесполезно молятся богу. Совершенно напрасно они поклоняются ему и предлагают ему жертвоприношения, стараясь получить от него таким способом какую-нибудь милость, в которой они нуждаются и которую, как они думают, он не окажет им без этого. Предположим для примера, что какой-нибудь могучий царь принял определенное решение и что его решение и воля ни в чем не подлежат изменению; если это известно, то разве не бесполезно в таком случае умолять это лицо, этого царя поступить иначе или сделать не то, что он уже решил сделать? Конечно это было бы бесполезно; было бы своего рода безумием пытаться побудить его изменить свою волю. Итак, поскольку наши богопоклонники отлично знают, что их бог неизменен, что все его желания приняты от века, раз они знают также, что он никогда не изменит своей воли ради чего бы то ни было, так как обладает неизменной природой, то ясно и очевидно, что для них бесполезно и даже своего рода безумие надеяться и предполагать достигнуть чего-либо от него своими молитвами, своими поклонениями и своими жертвами; ибо все это несомненно нисколько не заставит его изменить свою волю и нисколько не поможет им достигнуть ожидаемых ими результатов.
Но скажут, что бог сам желает, чтобы ему молились, и повелевает людям молиться ему, поклоняться ему и предлагать ему жертвоприношения, дабы затем, в награду за молитвы и жертвы, даровать людям милости, которых они просят и которые он уже от века решил даровать им. На это я опять скажу, что они говорят вслепую о вещах, которых они не ведают и которых не могут доказать никаким подлинным доказательством. Если они говорят, что бог им якобы открыл свои мысли и волю относительно этого, то я тоже отвечаю, что всякую ложь, всякое заблуждение в области религии суеверные богопоклонники основывают на словах своего бога и его авторитете; поэтому они не заслуживают, чтобы им верили на-слово или чтобы выслушивали их утверждения, произносимые без каких-либо убедительных доказательств, ведь всякий шарлатан мог бы наговорить то же самое. 2. Если бы бог, как говорят наши богопоклонники, заповедал людям молиться ему, поклоняться ему и предлагать ему благочестивые жертвы, то он без сомнения оказывал бы или по крайней мере должен был бы оказывать больше внимания тем, кто верно соблюдает его заповеди, нежели тем, которые их совсем не соблюдают; он без сомнения был бы или по крайней мере должен был бы быть более милостив к тем, кто ему молится, поклоняется ему и благоговейно приносит ему жертвы, нежели к тем, которые ему вовсе не молятся, не поклоняются и не приносят ему жертв. Но, как мы воочию видим на каждом шагу, он нисколько не оказывает им больше внимания, добро и зло безразлично выпадает на долю одних и других. Значит, нет никакого признака, что бог давал такие заповеди. 3. Далее, мы видим воочию на каждом шагу, что бесчисленное множество мужчин и женщин, которые молятся, приносят жертвы и благоговейно служат своему богу, которые в своей крайней нужде обращаются к нему и взывают к нему от всего своего сердца и всеми силами, не достигают однако своими прошениями и мольбами никаких результатов и часто гибнут жалким образом в тисках нужды или влачат жалкое существование до конца дней своих. Почему же молитвы их остаются неуслышанными, их просьбы не оказывают никакого действия? По мнению наших богопоклонников, это потому, что богу не угодно было внять им и даровать им исполнение их просьб, на то не было его воли ни ныне, ни присно. Значит, если бог в таких случаях заповедывал им обращаться к нему с молитвой и просить у него милости и поддержки, в которых они нуждаются, то он заповедывал им просить у него посредством молитв и жертвоприношений тех милостей и благоволения, которые он не желал и не намерен был предоставлять им, напротив даже — решил никогда не предоставлять им. Это совершенно невероятно со стороны бога, предполагаемого бесконечно благим и бесконечно мудрым.
Если бы например какой-нибудь сеньер или король по какой-то странной прихоти возымел фантазию приказать своим слугам или своим подданным являться к нему каждый день и всепокорнейше испрашивать у него особых милостей и снисхождений, которых он заранее решил им ни в коем случае не предоставлять, разве не назвали бы сумасбродством такое распоряжение этого сеньера или короля? Да, конечно назвали бы и имели бы на то полное право; но точно так же обстоит дело и с богом, если он, как говорят наши богопоклонники, повелел людям поклоняться ему, служить ему и в смиренных молитвах испрашивать у него милостей, которых он не желал им даровать и решил никогда им не предоставлять. Можно даже оказать, что со стороны наших богопоклонников безумно приписывать такое безумство богу, т. е. существу, предполагаемому совершенным, бесконечно благим и бесконечно мудрым. Итак, что бы они ни придумывали, они сами только запутываются в своих заблуждениях и в своих пустых мыслях.
Но вернемся к той предполагаемой неизменности, которую они приписывают своему богу. Он, по их славам, до такой степени неизменен в своей природе и в своих действиях, что хотя ему и приписываются всякого рода чувства и страсти, какие встречаются в людях, хотя ему приписывают например любовь, ненависть, кротость, гнев, ярость и месть, печаль и радость, желания и удовольствие, ревность и неудовольствие, сожаление и раскаяние и другие подобные чувства, тем не менее эти чувства предполагаются в их боге без какой-либо страсти, без какого-либо изменения и перемены в нем. Вот что говорит по этому поводу их архиправедник св. Августин, обращаясь к своему богу: «Господи, — говорит он, — ты уже сказал во мне мощным голосом тайному слуху моего сердца, что ты вечен, потому что никогда не меняешься ни путем принятия новой формы, ни путем смены движений. Воля твоя также не подвержена непостоянству времен; так как воля, так или иначе изменчивая в своих решениях, не может быть бессмертной в своей продолжительности. Я — говорит[14] он, — ясно вижу эту истину пред твоим лицом. Тот же свет, который ты мне сообщил, открывает мне, что неповиновение кого-либо из твоих созданий не может повредить тебе, не возмущает порядок твоего царства на небе и на земле». Вот что еще он говорит в другом месте уже, как бы обращаясь к своему богу: «Ты ревнуешь, хотя всегда остаешься спокоен; ты сожалеешь, но без всякого чувства скорби; ты гневаешься, но всегда сохраняешь спокойствие». Действительно, он должен быть очень спокойным и невозмутимым, раз он среди стольких споров и раздоров, происходящих среди людей из-за него, при таком множестве людей, отрицающих его, хулящих и, так сказать, оскорбляющих его своими преступлениями и злодеяниями, и при таком множестве других людей, огорчающих его повседневно своим непослушанием, тем не менее не проявляет ни малейшего интереса к защите своего собственного дела. Все это говорят за него только люди и притом по внушению своего воображения. Ибо только из своего воображения черпают они все, что говорят о нем и в защиту него. Они и не старались бы проповедывать нам все, что говорят о нем, если бы не имели в виду получить от этого пользу для себя.
Наши богопоклонники уверяют нас, что их бог в своем божественном промысле печется обо всем, что касается тварей. Но как может он печься о том, что касается тварей, если он не печется о том, что касается непосредственно его самого и что ближе всего его затрогивает, т. е. о проявлении своей славы и о сердечном почитании, подобающем ему от людей, о полном повиновении его заповедям?
Вот что говорит св. Амвросий об этой предполагаемой неизменности бога: Бог, — говорит он, — не мыслит так, как люди, ему не приходит на ум мысль, которой он не имел раньше; он и не гневается так, как гневаются люди, как если б он был подвержен изменению. Все же, — говорит Амвросий, — обычно пользуются этим способом выражения и говорят, что бог думает, гневается и раскаивается; этим хотят выразить тяжесть оскорбления, наносимого ему грехом; это оскорбление столь велико, что, казалось бы, должно вызвать гнев бога, хотя бог и не может по своей природе быть подвержен какому-либо движению гнева и вообще страсти.
Бог, — говорит другой автор, — не может ни гневаться, ни радоваться, ни желать, ни сочувствовать, ни раскаиваться. Если он делает все то, что делают все те, кто гневается, огорчается, раскаивается, радуется и т. д., то он наказывает без гнева, он доволен чем-либо, но без радостного волнения, он возмущается злом, но без огорчении и печали; он хочет добра, но без вожделения; он даст прибежище удрученным, но без сострадания. Короче говоря, — заключает автор, — все, что мы делаем под влиянием всех этих различных наших влечений и страстей, бог и ангелы совершают простым действием своей воли, потому что они — чистые духи. Так наши богопоклонники и христопоклонники говорят о неизменности своего бога; стало быть, хотя они приписывают ему, как я только-что сказал, любовь и ненависть, кротость и гнев и даже ярость и негодование, печаль и радость, чувства удовольствия и огорчения, желание и сострадание, сожаление и раскаяние и т. п., они однако заявляют, что не понимают эти слова в буквальном смысле, т. е. в том смысле, что бог действительно гневается, радуется и печалится, действительно подвержен каким-либо из тех душевных движений, которые мы ощущаем в себе самих, когда мы любим или когда ненавидим, когда приходим в гнев или когда радуемся, когда печалимся, раскаиваемся и т. д. Нет, они вовсе не это разумеют под вышеприведенными выражениями; они понимают под этим нечто совсем другое, чего однако не могут ни объяснить, ни представить другим, потому что сами не могут понять и представить себе то, что они якобы разумеют под этим своим способом выражения. Но ясно, что это сводится к следующему: бог любит без любви, т. е. любит не любя, он ненавидит без ненависти, т. е. ненавидит не ненавидя, он гневается без гнева, т. е. сердится не сердясь, он радуется без радости, он печалится без печали, он раскаивается без раскаяния и без сожаления, т. е. не раскаиваясь, и т. п. Равным образом, согласно их манере выражаться, они говорят, что бог благ, не имея качеств, что он велик и громаден без величины и без протяжения; это — все-равно, как если бы они сказали, что он благ без благости, благ, не будучи благим, велик без величины, т, е. велик, не будучи великим. Итак, согласно этому диковинному учению наших богопоклонников, слова, применяемые ими к своему богу, не должны и не могут пониматься в буквальном смысле, точно так же как и другие слова: любить, ненавидеть, сердиться, раскаиваться и т.п. Итак в этом их смысле бог может любить без чувства любви, может ненавидеть без чувства ненависти, может находить удовольствие без чувства радости и ощущать неудовольствие без чувства скорби или раскаиваться без чувства досады и сожаления; в таком случае они точно так же должны были бы сказать, что он все делает без всякого активного движения, не шевелясь, не двигаясь, и что он желает без акта воли. А это конечно — все-равно, что сказать, что он делает все не делая, действует не действуя и желает не желая и без воли. Следуя этому способу выражаться, они должны также сказать, что он есть, но без бытия, существует, но без существования, потому что он не владеет никаким особым способом действования, никаким особым способом существования. Но ведь невозможно делать без действия или хотеть без акта воли, равно-как и нельзя быть без сущности или существовать без существования.
Итак наши богопоклонники признают и согласны, что их бог желает что-либо без движении своей воли, что он делает все без малейшего деятельного движения, а это — все-равно, что сказать, что он хочет всего не хотя, действует не действуя и делает все не делая. Будучи последовательны, они должны признать и сказать, что он есть, но без бытия, что он существует не существуя, т. е. что его нет вовсе, так как он не имеет никакого особого способа бытия и никакого особого способа существования. А то, что не имеет никакого особого способа бытия и никакого особого способа существования, без сомнения совсем не существует. Вот до чего доводит наших суеверных богопоклонников их диковинное учение о мнимом существовании их бога. Выставляя бога совершенным, желая представить его великим, дивным и непостижимым во всех вещах и во всех отношениях, они его совсем уничтожают и, желая освободить и очистить от всяких несовершенств и от всяких действительных и воображаемых качеств, они в полном смысле слова превращают его в ничто. Пусть же они честно, на-чистоту признают и согласятся, что его совсем не существует и что он есть ничто, потому что его действительно нет и он в действительности есть ничто.
[1] Recherche de la vérité. Tome 2, p. 329.
[2] Каким образом существо, действительно неизменное и неподвижное, может двигать или приводить в движение какое-либо тело?
[3] Хорошо ли представляют себе картезианцы возможность этого? Видят ли они ясно, что есть необходимая связь между волей такого существа и движением какого-либо тела?
[4] Не является ли это скорее иллюзией, чем действительным явлением? Пусть они об этом хорошенько подумают.
[5] Recherche de la vérité. Tome 2, p. 329.
[6] Там же, т. 2, стр. 333.
[7] Бытие и материя - одно и то же. Бытие есть сущность всего; способ бытия есть форма всего; точно так же все состоит и все сводится к бытию и к способу бытия; но ясно и очевидно, что бытие в общем может иметь свое движение только от самого себя и следовательно не могло быть созданным.
[8] Пс., 148:5.
[9] Ess., p. 466.
[10] Там же, стр. 96.
[11] На каком справедливом основании, — говорит сьер де-Монтэнь, — боги могут признавать и награждать в человеке его добрые и добродетельные поступки, раз они сами привели его к ним или произвели их в нем?
[12] И почему они оскорбляются и мстят за порочные его поступки, раз они сами его поставили в такое положение и одним усилием своей воли могут предохранить его от греха? (Ess., p. 487).
[13] Исайя, 46:10.
[14] August., Confess., 12, 11.