ОГЛАВЛЕНИЕ


LXXX. [Опровержение доводов картезианцев о существовании бога]


LXXXI

Вот как совершенно естественно мы познаем и как весьма легко мы постигаем бесконечное в протяжении. Конечно нельзя отрицать, что ум наш весьма естественно и весьма легко совершает переход от конечного к бесконечному; мы познаем одинаково естественно и легко то и другое, и поэтому познание одного нисколько не является более сверхъестественным и более поразительным, чем познание другого, что бы там ни говорил высокопреосвященный из Камбре. Как мы естественно познаем бесконечное в протяжении, точно так же мы естественно познаем и бесконечное в числе; нам легко познать или представить себе конечное число единиц. Начнем, например с познания 1, 2, 3, 4 и т. д., мы естественным образом продолжаем представлять себе и познавать также более крупные числа, например 100, 200, 1 000, 2 000, 3 000 и т. д. Идя еще дальше таким естественным путем, мы представляем себе другие, более крупные числа и наконец доходим до представления числа, которое мы неспособны более назвать и которое мы представляем себе бесконечным. Есть еще другой способ, по которому мы познаем, что число, или совокупность множества единиц, доходит до бесконечности; ибо мы познаем естественным образом бесконечность времени или бесконечность в длительности. Мы начинаем например естественным образом с познания или представления одного часа времени, одного дня, двух дней; один месяц, два месяца; один год, два года и т д. С той же легкостью мы продолжаем представлять себе десяток, два десятка или сотню лет, затем мы легко переходим к представлению тысячи, двух тысяч и многих тысяч, даже сотен тысяч и миллионов лет. Мы не можем на этом остановиться. Ибо, какое бы великое число в тысячи и миллионы лет мы ни представляли себе, мы не можем не признать, что по истечении их все еще есть время и даже время, которому не видно никогда конца. Ведь после всякого времени, какое можно себе представить неизбежно каждый раз останется еще нечто последующее, которое все же будет временем и притом временем, которое никогда не может иметь конца. Мы естественно знаем, что бытие существует, мы не можем не признавать этого. Естественный разум ясно говорит нам, что оно необходимо должно было существовать всегда, как я уже говорил об этом выше. Таким образом мы ясно познаем, что оно никогда не имело начала и никогда не будет иметь конца. Это значит ясно познать бесконечное в его длительности. Таким естественным путем мы опять-таки познаем бесконечное в его длительности, или бесконечность во времени. Итак мы познаем естественным путем бесконечное в трех видах, или познаем, что есть три рода бесконечностей, именно: бесконечное протяжение, бесконечное во множестве, или числе, и бесконечное во времени, или в длительности. Мы познаем это, повторяю, весьма естественно и весьма легко.

Это познание — как бы врожденное в нас, оно как бы естественно следует нашему разуму; из этого легко видеть всю несостоятельность, слабость и пустоту рассуждений его высокопреосвященства из Камбре по поводу этой таинственной и воображаемой сверхъестественности, которую он находит в нашем представлении и естественном познании бесконечного. Он тщетно и без всякого основания предполагает, что бесконечность, которую он представляет себе и познает, должна быть бесконечной во всех смыслах, во всех отношениях и во всех вообразимых и даже более чем вообразимых совершенствах. В этом заключается его ошибка, ибо, создавая таким образом свою идею бесконечного, которого не существует и не может существовать, он создает себе чисто фантастическое и химерическое представление о бесконечном. Поэтому мы видим, что он заблуждается и теряется, как он и сам говорит, в суетности своих мыслей. Его идея бесконечного удивляет и подавляет его[1], его ум поникает в бессилии пред таким величием[2]; с чувством счастья, — говорит он, — опускаю свои глаза, будучи не в силах своим взглядом выдержать блеск его славы. К чему мы приходим?[3] — говорит он после ряда пустых рассуждений. — Какое это нагромождение несуразностей! Значит, неизбежно заключить, — говорит он также, — что пред моим умом предстает бесконечно совершенное существо, когда я представляю себе его (бесконечное)[4]; но удивительно и непостижимо, — прибавляет он, — что я, слабый, ограниченный, полный недостатков, могу его постигнуть. Оно, — говорит он, — необходимо является не только предметом моей мысли, но также причиной моего мышления, так как оно есть причина моего бытия и возвышает конечное до мысли о бесконечном. Вот, — продолжает он, — чудо, которое я ношу всегда в себе. Я сам являюсь чудом, я обнимаю все, и в то же время я ничто; я есмь ничто, познающее бесконечность, у меня не хватает слов, — прибавляет он, — чтобы выразить свое удивление к себе и вместе с тем свое к себе презрение.

Итак самым великим поводом к его удивлению и восхищению является то, что он имеет идею бесконечного и способен постигать его, несмотря на свой конечный и ограниченный ум, словно он вообще никогда ничего не постигал и не должен был постигать более обширного, чем его мозг, и никогда не видел и не должен был видеть ничего более великого, чем свои глаза. Наш ум был бы уж очень ограничен, если бы мы неспособны были постичь ничего более обширного, чем наш мозг, и наше зрение точно было бы уж очень близоруким и узким, если бы мы неспособны были видеть ничего более великого, чем свои глаза. Но нет, к счастью это не так; мы видим повседневно и даже с легкостью почти бесконечное множество предметов, которые несравнимо больше наших глаз, и мы повседневно так же легко представляем себе и составляем себе идею о почти бесконечном множестве вещей, несравненно более обширных, чем наш мозг. Значит, не идея или познание бесконечности как таковой должны нас удивлять и поражать, потому что эта идея и познание даются нам так же легко и естественно, как и всякое другое познание. Нас должно скорее удивлять и поражать само мышление; ибо мы не понимаем и даже не можем понять, как мы можем прийти к какой-либо мысли или какому-либо познанию, и малейшая наша мысль или малейшее наше познание должны поражать нас более, чем самая мощная мысль и самое высокое познание из всех возможных у нас.

Но если мы не можем понять, как или каким способом мысль и чувство в нас образуются, то кажется по крайней мере, что мы можем понять, почему мы не можем понять это и даже почему нам не надо понимать это. А именно потому, что посредством мыслей и ощущений мы ощущаем и воспринимаем все прочие вещи; поэтому нам не надо видеть и познать нашими мыслями и чувствами наши мысли и чувства, нам не надо видеть, знать и чувствовать, как они в нас возникают. Для нас достаточно знать и быть уверенными, что мы мыслим и чувствуем, но нам нет необходимости знать, как мысли и чувства образуются в нас. Я представляю себе, что с нашим умом, т. е. с естественно нам присущей силой и способностью думать и чувствовать, дело обстоит в некотором роде так же, как и с нашей естественной способностью и уменьем видеть все вещи телесными глазами и брать их своими руками. Совершенно так же мы представляем себе, мы понимаем и охватываем все вещи нашим умом, хотя наш ум и не может охватить, понять и представить себя самого. Мы видим все вещи нашими глазами, но наши глаза не могут сами себя видеть, точно так же мы видим все и воспринимаем все посредством наших чувств, хотя не знаем природы наших мыслей и наших чувств.

Почему рука, схватывающая все предметы, неспособна схватывать себя самое? Потому, что она сама схватывает всякий другой предмет и сама является началом, как бы принципом всякого схватывания, если можно так выразиться. Почему глаза, которые видят все предметы, неспособны однако видеть самих себя? Потому, что они видят сами всякий другой предмет и сами являются органом и началом зрения. Конечно именно поэтому они не могут сами себя видеть, разве только в зеркале, ибо тогда они являются как бы вне самих себя и могут сами себя видеть; иначе они никоим образом не могут сами себя видеть, потому что они, как я сказал, суть орган и начало зрения. То же необходимо сказать и об уме человека и его мысли; ибо самим своим умом или самой своей мыслью он мыслит, познает и воспринимает все предметы. Отчего он не познает ясно природы своего ума, своих мыслей и своих чувств? Оттого, что его ум сам есть первоначало всех его мыслей, всего его познания и всех его чувств и что посредством своих мыслей и чувств он познает и воспринимает все вещи. Да, без сомнения здесь причина этого.

Ум, стало быть, есть внутреннее око человека; этим оком он видит и познает все вещи; но это око не должно видеть себя и само себя познавать, потому что оно есть первоначало всякого зрения, всякого познания и всякого чувства. Мы не удивляемся тому, что люди не видят своих собственных глаз, хотя они видят своими глазами все другие предметы; точно так же, представляется нам, не приходится так удивляться тому, что люди не знают ясно природы своего ума и своих мыслей, хотя именно своим умом, своими мыслями и своими чувствами они познают и воспринимают все другие предметы; ибо их ум есть первоначало всех их мыслей, всего их познания и всех их чувств.

Есть правило морали, что принцип заслуги не входит в понятие заслуги (principium meriti non cadit sub merito).

То же самое надо сказать и о зрении, познании и чувствах. А так как мы уже знаем, что принцип зрения не входит в круг зрения, то мы должны думать также, что и принцип ощущений не должен входить в круг ощущений, а принцип познания — в область познания. Несомненно именно тут кроется причина, почему мы так мало знаем природу нашего ума и природу наших мыслей и наших чувств.

Но, с какой стороны ни являлась бы трудность познавать их, мы все знаем и уверены, что мы сами думаем, воображаем, рассуждаем, имеем представления о многих вещах, имеем в самих себе различные чувства добра и зла; в этом мы никоим образом не можем сомневаться. Мы знаем точно так же, что мы мыслим, воображаем и рассуждаем нашей головой и в частности нашим мозгом, точно так же мы знаем, что мы видим своими глазами и слышим своими ушами, своим носом мы обоняем запахи, своим языком различаем вкусы, своими руками мы осязаем и наконец всеми частями тела мы ощущаем. Мы всегда испытываем все это на опыте и не можем в этом сомневаться.

Но мы знаем также, что мы часто имеем или можем иметь представления о многих несуществующих вещах, отсюда ясно и очевидно, что наши представления о вещах, лишь воображаемых нами или представляемых нами себе в нашем мозгу, не всегда являются доказательством того, что эти вещи действительно таковы, как мы их себе воображаем. Только необходимые представления, которые мы не можем изгладить из своего ума, являются действительно убедительным доказательством существования этих вещей, которые мы постигаем посредством представления, о которых мы имеем такие представления. Мы не могли бы например, если будем размышлять об этом, изгладить из нашего ума представление о бесконечном протяжении; у нас единственное представление о бесконечном, и мы не можем изгладить его из нашего ума. Это есть очевидное доказательство, что бесконечное действительно существует и что оно действительно бесконечно, как мы его себе представляем. Ибо мы не можем представлять себе это протяжение ограниченным и не бесконечным, потому что, если бы оно не было действительно бесконечно, мы могли бы представить себе некоторые его границы: но мы не можем представить себе никаких границ, не представляя себе за ними нечто, всегда указывающее на протяжение, — это является очевидным доказательством, что нет пределов протяжению, что оно следовательно бесконечно. Точно так же, когда мы мыслим о длительности времени, наше представление о его длительности не может изгладиться из нашего ума; мы не можем представлять себе, что нет времени, как не можем представить себе, что нет протяжения. Уже одно это представление, стало быть, есть очевидное доказательство, что время существует, и не только это, но что оно также всегда необходимо существовало и что оно необходимо будет существовать всегда и следовательно бесконечно в своей длительности. И мы действительно так представляем его себе.

От нашего естественного познания этих двух родов бесконечного мы естественно переходим также к познанию другого вида бесконечности, а именно к бесконечности числа и множества; оно необходимо заключается в целокупности обеих бесконечностей, о которых я только что говорил. Ибо в протяжении как в целом, которое, как я только что доказал, бесконечно, мы необходимо находим и с очевидностью видим бесконечное число отдельных частей протяжения, например бесконечное число футов, бесконечное число сажен и бесконечное число миль; ясно, что никакое конечное чисто миль или другого частного вида протяжения не может равняться бесконечному протяжению и что следовательно понадобилось бы бесконечное число миль, чтобы сравняться с бесконечным протяжением. Точно так же в целокупности бесконечной и последовательной длительности времени мы тоже необходимо находим и с очевидностью видим не только бесконечное число дней, но также и бесконечное число лет и веков; ибо мы также ясно видим, что конечное число лет или веков не может равняться бесконечной длительности времени и что следовательно потребовалось бы бесконечное число лет и веков, чтобы сравняться с ней, т. е. бесконечной длительностью времени.

Бесполезно возражать здесь, что в бесконечном протяжении всегда непременно больше футов, нежели сажен, и больше сажен, нежели миль, равным образом, что в бесконечной длительности времени всегда непременно больше дней, нежели лет, и больше лет, нежели веков. По этому учению должны существовать бесконечности, которые больше самой бесконечности, т. е. в протяжении бесконечное число футов должно быть больше бесконечного числа сажен, и бесконечное число сажен больше бесконечного числа миль в том же протяжении. Равным образом бесконечное число дней в непрерывной длительности времени больше бесконечного числа веков. Это, могут сказать, совершенно противоречит разуму, так как ничто не может быть больше бесконечности. На это я отвечаю, что в бесконечном протяжении действительно больше футов, чем сажен, и больше сажен, чем миль, равным образом в непрерывной длительности времени всегда можно насчитывать больше дней, чем лет, и больше лет, чем веков. Но так как в целокупности (totalité) пространства приходилось бы необходимо пробегать бесконечное протяжение и в целокупности времени приходилось бы пробегать бесконечную длительность, то в пространстве необходимо пришлось бы всегда без конца считать мили и сажени, равно как и футы, но так как не было бы конца счета тем и другим, то одни сравнительно с другими нисколько не были бы более конечными или бесконечными. Равным образом в непрерывной длительности времени всегда пришлось бы считать без конца года и века, все-равно как дни и часы. И так как не было бы конца счета ни тем, ни другим, то они, значит, тоже нисколько бы не были более конечными или более бесконечными одни сравнительно с другими, а следовательно мои умозаключения остаются во всей своей силе.

Может быть, мне возразят также вместе с его преосвященством из Камбре, что никакое протяжение и ничто сложное не может быть бесконечным ввиду того, что всякое протяжение и всякая сложность суть лишь соединение некоторых ограниченных и конечных единиц, которые все вместе не могут образовать бесконечного, поскольку ничто ограниченное и конечное неспособно образовать бесконечное. Вот его рассуждения[5]: Я заключаю, — говорит он, — что все сложное не может никогда быть бесконечным; все, что имеет составные и реальные части, которые ограниченны и измеримы, может образовать лишь нечто конечное. Всякое собирательное или последовательное число никогда не может быть бесконечным. Называя число, мы означаем собрание единиц, реально отличных и независимых одна от другой в отношении существования и несуществования. Говоря о собрании взаимно независимых единиц, мы означаем этим целое, которое можно уменьшить и которое следовательно не бесконечно[6]. Уменьшенное целое не может быть бесконечно. То, что меньше, ограничено, ибо то, что ниже бесконечности, не может быть бесконечно. Если это целое является уменьшенным, то оно, значит, ограничено. Так как оно уменьшено лишь отнятием одной известной единицы, то ясно следует, что оно вовсе не было бесконечным и до того, как эта единица была от него отнята; ибо мы никогда не можем составить бесконечность из сложного конечного прибавлением к нему одной конечной единицы[7]. Несомненно, — говорит он, — что число было больше до отнятия от него единицы, чем после ее отнятия. С момента отнятия этой ограниченной единицы целое уже не является бесконечным; следовательно оно не было им и до этого отнятия.

Все это рассуждение может быть сведено, как мне кажется, к двум главным пунктам. Во-первых, к вопросу о том, может ли число, т. е. какое бы то ни было множество ограниченных, конечных и независимых единиц, образовать бесконечное целое или никогда не может. Во-вторых, к вопросу о том, перестает ли или нет быть бесконечным число или целое, составленное из бесконечного множества ограниченных и взаимно независимых единиц после отнятия у него нескольких ограниченных единиц. В этом, мне кажется, состоит главная трудность этого возражения. На это я отвечаю: 1) бесконечное число, или бесконечное множество единиц, ограниченных и независимых одна от другой, будучи связаны вместе, образовало бы с необходимостью целое, имеющее бесконечное протяжение. Вот очевидное доказательство этого: каждая единица этого бесконечного множества ограниченных единиц, уже имеющая свое протяжение в самой себе независимо от протяжения всякой другой единицы, которая равным образом имеет свое протяжение, независимое от всякой другой, необходимо образует протяжение более великое; чем больше прибавляется подобных единиц к этим двум первым, тем больше увеличится также протяжение, и притом оно неизбежно будет возрастать пропорционально количеству прибавляемых единиц. Получится бесконечное множество ограниченных единиц, связанных вместе в одно целое, составленное из всех этих единиц; стало быть, оно будет действительно и истинно иметь бесконечное протяжение, и следовательно очевидно, что бесконечное может образовываться из бесконечного множества ограниченных и конечных единиц. Мы все ясно представляем себе это, причем не только то, что бесконечное может образоваться из бесконечного множества ограниченных единиц, мы ясно представляем себе также, что оно вообще может образоваться и что даже в настоящее время в целокупности протяжения и в целокупности чисел бесконечных бесконечностей есть числа, которые все составлены из бесконечного множества ограниченных и конечных единиц.


[1] Existence de dieu, p. 378.

[2] P. 379.

[3] P. 387.

[4] P. 389.

[5] Existence de dieu. Р. 421.

[6] Там же, стр. 420.

[7] Existence de dieu. Р. 421.


LXXXII. [В этом смысле существует много бесконечностей. Но абсолютная бесконечность возможна только одна - вселенная в целом]