ОГЛАВЛЕНИЕ


LXXXIV. [Все материальные вещи образуются в результате движения частиц материи]


LXXXV

Хотя это доказательство ясно и очевидно, оно, возможно, станет еще более наглядным после того ответа, который мы сейчас дадим на приведенные выше примеры прекрасного дома, прекрасной картины, прекрасных часов, а также сочинения и напечатания прекрасной ученой книги; все это, говорят нам, не могло бы быть сделано так, как оно есть, если бы какие-то искусные и изобретательные мастера не приложили к ним свою руку. Я признаю, что эти вещи, приведенные для примера, действительно не могли сделаться сами собою и не могут также быть результатом причин слепых, лишенных разума. Я признаю даже, что смешно утверждать это или хотя бы только думать так, но я безусловно отрицаю тот вывод, что с произведениями природы дело обстоит так же, как с произведениями искусства человека, что произведения природы могли быть созданы только всемогуществом и верховным разумом существа, бесконечно совершенного. Ясное и очевидное основание мое заключается в том, что существует очень большая разница между произведениями природы и произведениями искусства и следовательно между творчеством природы и искусства. Произведения природы создаются из материалов, которые образуются и формируются сами благодаря свойственному им естественному движению, они создаются из материалов, которые сами собираются, располагаются, связываются и соединяются между собой соответственно своим различным встречам и разным условиям (déterminations), в которых они находятся; следовательно они могут произвести и образовать несколько произведений путем различного подбора, сочетания и видоизменений. А произведения искусства создаются только из материалов, которые сами не обладают никаким движением и следовательно неспособны сами собой создать никакого стройного и планомерного произведения, вроде прекрасного дома, прекрасной картины, прекрасных часов или издания прекрасной книги. Поэтому смешно говорить или думать, что печатные буквы, чернила, листы бумаги, которые сами по себе не обладают никаким движением, вдруг собрались вместе, соединились и сочетались друг с другом так хорошо, что книга сочинилась и напечаталась сама собой. Это, повторяю, смешно говорить и думать.

Равным образом смешно говорить и думать, что дерево и камни, составляющие дом, сами собою обтесались, собрались, сложились в порядке и связались друг с другом для постройки дома; ибо все эти материалы не обладают сами способностью движения.

То же самое можно сказать о картине, о часах и о всякого рода произведениях искусства. Смешно говорить и думать, что они сделались и образовались сами, потому что материалы, из которых они сделаны, не имеют сами от себя никакого движения. Итак при столь великой разнице между произведением природы и произведением искусства нет ничего удивительного, если одни возникают и образуются сами собою, а другие не могут следовать их примеру, потому что материалы, входящие в состав одних, уже сами по себе всегда находятся в движении и в действии, а материалы других совершенно неспособны к этому без воздействия со стороны. Это не более удивительно, чем то, что живые тела движутся, а мертвые тела не шевелятся; нас бы поразило, если бы вдруг мертвые тела пришли в движение и сами собой стали сочетаться и соединяться между собой то так, то этак, точно так же было бы поразительно, если бы камни и бревна, не обладающие жизнью и движением, сами собою стали катиться друг к другу, располагаться и укладываться в порядке друг на друга. Это, повторяю, было бы поразительно, потому что эти вещи не обладают от себя никаким движением. Не возбуждает удивления, что живые тела движутся и в своем движении то приближаются друг к другу, то друг от друга отходят; когда они приближаются, нам не кажется удивительным, что они собираются, соединяются и остаются некоторое время друг подле друга, а потом сами собою отходят друг от друга. Это не возбуждает нашего удивления, повторяю, потому, что все это обычно делают тела, находящиеся в движении; таким образом самые малые частицы материи, являющиеся подлинным материалом, из которого составлены все произведения природы, все сами от себя обладают способностью движения по всем направлениям, как я уже это выше указал; отсюда ясно и очевидно, что они могут благодаря разнообразию своих движений приходить в сочетание, соединение, связь и сплетение и изменяться на бесчисленные лады; им даже невозможно совсем не делать этого так или иначе ввиду бесконечного множества таких частиц материи, находящихся в беспрестанном движении. Поэтому вовсе не следует удивляться, что в действительности так много их связываются, смыкаются и соединяются друг с другом и изменяются на тысячу различных ладов. Следовательно нельзя удивляться также тому, что они сами собой производят и образуют столько различных вещей в природе, ибо это — просто естественное следствие их движения. Не следует также удивляться тому, что все эти произведения разместились и расположились сами собою в порядке в своем нынешнем положении, ибо сами законы движения при всей своей слепоте заставляют каждую вещь становиться и размещаться на соответствующем ей месте, согласно тому, что заложено в ее природе. Нет ничего смешного в утверждении, что произведения природы могли образоваться сами и сами притти в тот порядок, в каком они находятся, силой и действием естественных законов движения; напротив, смешно, если наши богопоклонники сравнивают в этом отношении произведения природы с произведениями искусств. Смешно с их стороны рассуждать в этом отношении одинаково о тех и других и выводить одинаковые следствия и заключения, ибо между ними слишком большая разница и слишком большая несоразмеримость.

Поэтому наиболее рассудительные из наших богопоклонников не могут не признать сами очевидность и истинность тех положений, из которых я исхожу. Вот как автор «Изыскания истины»[1] высказывается по этому поводу: «Заметим, что для верного суждения о вещах следует рассматривать их со вниманием и без предубеждения; чтобы рассуждать без риска обмануться, необходимо сохранять всегда очевидность в своих понятиях и рассуждать только об идеях и ясно сознанных их отношениях. Подвергнув таким образом внимательному рассмотрению протяжение, — говорит он, — мы легко постигаем, что одна часть протяжения может быть отделена от другой, т. е. что мы можем легко представить себе местное движение[2] и что это местное движение вызывает в том или другом из движимых тел перемену положения. Самое простейшее из движений, которое первое представляется нашему воображению, это — движение по прямой линии. Если предположить, что некоторая часть протяжения движется по прямой линии, то необходимо, чтобы протяжение, находящееся там, куда направляется это первое протяжение, двинулось по окружности, чтобы занять место, покидаемое первым, и таким образом возникает круговое движение. Если представить себе бесконечное множество движений по прямой линии в бесконечном множестве одинаковых частей рассматриваемого нами беспредельного протяжения, то необходимо, чтобы все эти тела, стоящие на пути друг другу, согласовали свои действия и противодействия, точнее — сообщали бы друг другу свои отдельные движения таким образом, чтобы они двигались по окружности.

Уже это первое рассмотрение простейших отношений наших идей, — говорит он, — заставляет нас признать необходимость вихрей Декарта. Число этих вихрей будет тем более высоким, что движения по прямой линии изо всех частей протяжения будут весьма противоречивы и все труднее будет их согласовать в одном движении. Из всех этих вихрей самые большие будут те, где будет более частей, согласовавшихся на одном движении, и где у этих частей будет больше силы для продолжения своих движений по прямой линии[3]... Так как простым является только движение по прямой линии, то надо сначала рассмотреть его как тот род движения, по которому все тела стремятся непрестанно двигаться; ибо бог, — говорит автор, — действует повседневно путями наиболее простыми. В действительности тела движутся по окружности лишь потому, что встречают постоянные противодействия своему прямому движению. Тела всегда имеют неодинаковую величину; более крупные имеют и больше силы для продолжения своего движения по прямой линии. Поэтому легко себе представить, что самые малые из всех тел должны находиться ближе к центру вихря, а самые большие — ближе к периферии, ибо тела, находящиеся ближе к периферии, описывают линии, более приближающиеся к прямой, чем линии, описываемые телами, находящимися ближе к центру. Вспомним, что каждая часть этой материи не могла с самого начала двигаться и встречать при этом беспрестанное противодействие своему движению, не закругляя его и не обрезывая своих углов. Отсюда легко понять, что все это протяжение будет составлено лишь из тел двух родов: из круглых ядер, которые вращаются беспрестанно вокруг своего центра многоразличными способами и сверх своих отдельных движений еще уносятся движением вихря и материи, очень текучей и очень подвижной[4], порожденной трением вышеупомянутых ядер; эта материя сверх кругового движения, общего всем частям вихря, будет иметь еще особое движение по почти прямой линии от центра вихря к периферии, через промежутки между ядрами, оставляя для них свободный проход; в результате движение их будет происходить по спиральной линии.

Эта текучая материя, которую Декарт называет первым элементом, состоит из гораздо более мелких частиц, у которых гораздо менее силы сохранить свое движение по прямой линии, чем у ядер, или второго элемента. Поэтому, — говорит автор, — очевидно, что этот первый элемент должен быть в центре вихря и в промежутках между частицами второго элемента, а частицы второго должны заполнять остальное пространство вихря и приблизиться к его периферии сообразно своей величине или своей силе продолжать движение по прямой линии.

Что касается фигуры этих вихрей, то на основании вышесказанного, — говорит автор[5], — не подлежит сомнению, что расстояние от одного полюса их до другого меньше линии, пересекающей экватор. Если иметь в виду, что вихри размещены между собой неравномерно и оказывают друг на друга неравномерное давление, то ясно также, что их экватор — короткая и неправильная линия, которая может приближаться к эллипсу.

Вот, — говорит автор, — как вещи естественно представляются нашему уму, если внимательно рассмотреть, что должно произойти с частицами протяжения, стремящимися непрестанно двигаться по прямой линии, т. е. по самому простому из всех движений. Предположим, — говорит он, — то, что представляется весьма достойным мудрости и могущества бога, а именно, что он создал все вещи сразу в таком виде, в каком они установились бы с течением времени, следуя простейшим путям. Предположим, что он сохраняет все вещи силою тех же естественных законов. Если применить наши взгляды также к видимым вещам, мы можем принять, что солнце есть центр вихря, что физический свет, который оно распространяет во все стороны, есть непрерывное действие маленьких ядер, которые стремятся удалиться от центра вихря, и что этот свет должен передаваться мгновенно через неизмеримые пространства, ибо все полно этих ядер и нельзя воздействовать на одно из них без передачи этого воздействия на все другие, ему противостоящие. Итак, мы должны, — говорит автор, — принять целый ряд вихрей, подобных тому, который мы только-что описали в нескольких словах; центрами этих вихрей являются звезды, которые все являются как бы солнцами, вихри окружают друг друга и приурочены так, чтоб возможно меньше вредить друг другу в своих движениях, причем однако невозможно избежать увлечения более слабых вихрей и как бы поглощения их более сильными.

Итак, один вихрь[6] благодаря своей величине, своей силе и своему выгодному положению может постепенно разложить, охватить и в конце-концов увлечь за собой ряд других вихрей, в том числе даже таких, которые преодолели несколько других. Отсюда необходимо следует, что образовавшиеся в центрах этих вихрей планеты, вступив в победивший их большой вихрь, должны найти равновесие в равном объеме материи, в которой они плавают. Поэтому если эти планеты имеют неравную плотность, они будут в неравном расстоянии от центра того вихря, в котором они плавают; и если две планеты будут иметь приблизительно одинаковую силу для сохранения своего движения по прямой линии или если одна планета увлечет в свой малый вихрь одну или несколько других побежденных ею меньших планет, согласно нашему взгляду на мироздание, то эти маленькие планеты будут вращаться вокруг самой большой, а самая большая — вокруг своего центра, и все эти планеты будут унесены движением большого вихря на почти равное расстояние от своего центра.

Мы должны, — говорит автор[7], — следуя разуму, представить в таком виде части, образующие мир, если считаем, что он образуется простейшими путями. Ибо все вышесказанное опирается исключительно на наше представление о протяжении и на предположении, что части его стремятся двигаться самым простым образом, а именно по прямой линии. Проверяя по результатам, не ошиблись ли мы в нашем объяснении вещей их причинами, мы как бы поражены, видя что явления небесных тел в совершенстве согласуются с вышесказанным. Мы видим, что все планеты, находящиеся среди малого вихря, вращаются вокруг своего центра, как вокруг солнца, что они все плавают в вихре солнца и вокруг солнца, что самые малые и наименее прочные — ближе всего к солнцу, а наиболее мощные — дальше всего от него и что некоторые из них, например кометы, не могут оставаться в вихре солнца... Если рассматривать природу тел на этом свете, — говорит автор[8], — то надо прежде всего представить себе, что так как первый элемент составлен из бесчисленных различных фигур, то тела, образованные из соединения частиц этого элемента, будут различного рода. У одних тел частицы будут иметь ветвистую форму, у других — длинную, у третьих — как бы круглую, но все эти формы будут неправильны. Если ветвистые частицы достаточно крупны, они будут жесткими, но гибкими и без упругости, как золото. Менее крупные частицы будут мягкими или текучими, как резина, жиры и масла. Более тонкие части будут подобны воздуху, как бы воздушными. Если у одних тел длинные части отличаются крупной величиной и отсутствием гибкости, они будут колючими, неломкими и легко растворимыми, как соли. Если те же частицы будут гибкими, соответствующие тела будут безвкусными, как вода. Если частицы их грубы и неправильны во всех отношениях, тела эти будут подобны земле и камням. Наконец будут тела различного характера, и не будет и двух, вполне сходных. Эти фигуры никогда не будут сочетаться в двух различных телах одним и тем же способом.

Какую бы фигуру ни имели тела, достаточно великие, чтобы пропускать в любом направлении второй элемент, — они будут прозрачны, как воздух, вода, стекло; какую бы фигуру ни имели эти тела, — если первый элемент всецело окружает несколько частиц и энергично и быстро приводит их в движение, чтобы отталкивать второй элемент со всех сторон, то тела эти будут лучезарны, как пламя. Если эти тела отталкивают весь второй элемент, от которого они получают толчок, они будут очень белыми; если они примут его, не отталкивая, они будут очень черными, и наконец, если они его оттолкнут, вызывая в нем различные изменения, они окажутся разноцветными.

Что касается их положения, то наиболее тяжелые или наименее легкие, т. е. те, которые будут обладать меньшей силой для продолжения своего движения по прямой линии, будут ближе всего к центру, как например металлы. Земля, вода, воздух будут более удалены, и все тела будут сохранять то положение, в котором мы их видим, потому что они должны быть тем дольше от центра земли, чем больше в них движения. Если спросить, почему ближе к центру вихря грубые тела тяжелы, а дальше от него они легки, то надо полагать, что грубые тела получают свое движение от тонкой материи, которая их окружает и в которой они плавают. Но эта тонкая материя[9] движется в действительности по окружности и имеет лишь тенденцию двигаться по прямой линии; она сообщает грубым телам, которые она уносит в своем течении, это круговое движение, не сообщая им своего усилия удалиться по прямой линии; это усилие она сообщает им лишь постольку, поскольку это усилие вытекает из движения, которое она сообщает им. Но тонкая материя, которая находится ближе к центру вихря, обладает гораздо большей способностью движения, чем расходует на круговое движение; она сообщает увлекаемым ею грубым телам лишь свое круговое движение, общее всем частицам; наконец, если бы грубые тела имели не только какое-либо движение сверх того, которое у них общее с вихрем, они вскоре растеряли бы его, сообщая его встречаемым малым телам. По всем этим причинам очевидно, — говорит автор, — что грубые тела, ближайшие к центру вихря, не обладают в такой степени движением, как материя, в которой они плавают и в которой каждая частица движется на различные лады сверх их общего кругового движения. Если грубые тела имеют меньше движения, то они делают конечно и менее усилий, чтобы двигаться по прямой линии, а если они делают менее усилий, то они принуждены уступать тем, которые делают больше усилий и следовательно приближаются к центру вихря; а это значит, что они тем тяжелее, чем они плотнее. Если грубые тела очень удалены от центра вихря и движение легкой материи очень сильно, так как почти вся сила ее движения идет на вращение вокруг центра вихря, то тела движутся тем сильнее, чем они плотнее, раз они движутся с той же скоростью, как та тонкая материя, в которой они плавают; таким образом, у них больше силы для продолжения своего движения по прямой линии. Таким образом, на известном расстоянии от центра вихря грубые тела тем легче, чем они плотнее. Декарт, — говорит автор[10], — знал, что для верного понимания природы вещей следует рассматривать их в их возникновении и зарождении; что нужно всегда начинать с простейших и обращаться прежде всего к принципам; что не следует ломать себе голову, образовал ли бог все вещи постепенно простейшими путями или он установил их сразу. Каким способом ни образовал их бог, мы должны, чтобы познать их, прежде всего рассмотреть их в их началах и лишь потом поставить вопрос, согласуются ли наши взгляды с тем, что сотворил бог. Он (Декарт) знал, что законы природы, по которым бог сохраняет все свои творения в порядке и в том положении, в котором они существуют, тожественны с законами, по которым бог мог их образовать и устроить. Ибо, — говорит он, — для всех, кто рассматривает вещи со вниманием, очевидно, что если бы бог не устроил все вещи сразу в таком виде, в каком они установились с течением времени, то весь порядок вещей был бы опрокинут, потому что законы сохранения были бы в противоречии с законами творения. Если все вещи пребывают в порядке, как это мы видим, то это потому, что законы движения, которые их сохраняют в этом порядке, могли бы и привести их в этот порядок. Если бы бог, — говорит он, — привел их в порядок, отличный от того, в какой они приведены законами движения, то все было бы опрокинуто и установилось бы в силу этих законов в том порядке, в котором мы видим их в настоящее время.


[1] Recherche de la vérité. II, p. 344.

[2] Автор предполагает, что протяжение и материя - одно и то же.

[3] Recherche de la vérité. Р. 346.

[4] Картезианцы создают грубым способом третий элемент из более тонкой материи, некоторые частицы которой принуждены были в некоторых местах соединиться и слиться и даже затвердеть в виде коры. Так как частицы материи, из которых состоит этот третий элемент, имеют различные очертания, то отсюда следует также, что и их третий элемент имеет бесконечное множество форм и очертаний.

[5] Т. 2, р. 349.

[6] Стр. 340.

[7] Стр. 341.

[8] Стр. 354.

[9] Стр. 356.

[10] Стр. 360.


LXXXVI. [Картезианцы вынуждены признать, что естественные вещи могли образоваться в силу только естественных законов природы]