ОГЛАВЛЕНИЕ


ХLIIІ. Первое злоупотребление [состоящее в вопиющем неравенстве состояния людей]


XLIV

Если мы, — говорит он[1], — рассмотрим происхождение знати и королевской власти, проследим родословную государей и властителей и дойдем до их первоисточников, то мы найдем, что первоначально предки тех, которые так много трубят о своей знатности и так чванятся ею, были люди кровожадные и жестокие угнетатели, тираны, коварные предатели, нарушители общественного закона, воры, отцеубийцы; одним словом наиболее древняя знать была лишь сплошным злодейством, поддерживаемым, властью и нечестием, сопутствуемым высоким положением. Чего достигли, поддерживая до сих пор преемство знати путем наследования или выборов, или иным путем? Только упрочили за одними чрезмерную власть, приобретенную и увеличенную самыми чудовищными путями, недостойными человека приемами, которых всегда стыдились даже применявшие их. Поэтому самые несправедливые посягательства, самые насильственные захваты покрывали и теперь еще покрывают благовидной личиной справедливости и добродетели, называют завоеванием то, что в сущности есть самый настоящий разбой. Эти несправедливые и жестокие захватчики делают вид, что поддерживают вольности и права народов, их религии и законы, тогда как в сущности они злейшие тираны в мире, лицемерные плуты, безбожники и негодяи. Это, — говорит этот автор, — относится не только к некоторым фамилиям, а ко всем фамилиям, игравшим сколько-нибудь значительную роль и создавшим себе сколько-нибудь громкое имя.

Что представляли собой четыре знаменитые первые монархии, как не бандитские империи, государства авантюристов, пиратов, разбойников, у которых единственно сила служила оправданием разбоев? Диомед очень хорошо сумел это высказать Александру, прозванному Великим. Меня называют морским разбойником, — сказал он ему[2], — потому что я ношусь по морям на одном корабле, тебя называют государем, потому что ты делаешь то же самое с могущественным флотом. Если бы ты был один и в плену, как я, то на тебя смотрели бы как на разбойника, а я пользовался бы почетом как государь, если бы стоял во главе многочисленной армии. Вся разница между нами только в том, что ты делаешь больше зла, чем я. Нищета принудила меня разбойничать, но тебя ничто не заставляет делать то же самое, кроме невыносимой гордыни и ненасытной жадности. Если бы судьба была раньше ко мне более благоприятной, то, быть может, я был бы теперь более честным человеком, между тем как тебя твои постоянные успехи делают с каждым днем более дурным. Александр, удивляясь смелости этого человека и твердости его духа, назначил его командиром в своей армии, для того чтобы он мог отныне воровать и грабить на законном основании.

Но обратимся, — говорит тот же автор, — к событиям, более давним, и начнем с Ассирийской империи, которой Нин положил начало кровью и убийствами, разорением и разгромом всех своих соседей, а его супруга Семирамида продолжала усиливать ее такими же путями. Эта женщина, о которой так много говорили в древности, попросила своего супруга дать ей царствовать всего только 15 дней; когда эта просьба ее была уважена, она облеклась в царские одежды и, восседая на троне, приказала низложить и убить своего мужа. Когда ее приказание было исполнено, она стала преемницей его власти, присоединила Эфиопию к прочим своим владениям, ходила войной на Индию и в конце-концов была убита своим сыном Никием, после того как обнесла Вавилон великолепной стеной.

Ассирийская монархия была основана, таким образом, на отцеубийстве, резне и душегубстве.

Арбак, — говорит тот же автор, — такими же путями добился перехода ее к мидянам и умертвил Сарданапала, последнего и самого изнеженного из царей ассирийских, посреди его наложниц. Так переходили из рук в руки вместе с верховной властью предательство и душегубство, пока наконец Кир, царь персидский, не перенес власть в свою страну.

Сын Кира Камбиз положил начало второй всемирной монархии и присоединил к ней несколько разгромленных им царств; для укрепления своего трона он пролил кровь своего брата и сына. Однако в конце-концов власть перешла к македонянам благодаря Александру Великому, который пролил не мало крови и совершил не менее вопиющих преступлений. От Александра монархия перешла к римлянам. Стоит ли говорить о скандальном рождении Рема и Ромула, этих двух близнецов, родившихся от обесчещенной весталки? Упоминать ли об их воспитании, столь же скандальном, как и их рождение? Они были воспитаны публичной женщиной, которую выдали за волчицу ввиду ее чрезмерных половых излишеств. Для чего рассказывать подробности ужасного братоубийства, которое совершил Ромул, убив своего брата Рема, или о знаменитом похищении жен и дочерей сабинян[3]? Сочтут, пожалуй, предосудительным, если пересказывать возмутительное убийство Тита Лация, доброго и старого предводителя сабинян, и много других жестоких убийств.

А между тем эти громадные преступления лежали в основе величия и власти римской знати, которая была потом такой грозой для всей земли. Последующие успехи этой державы соответствовали своему началу. Римское государство прошло через различные перевороты до царствования Августа, когда оно получило название четвертой всемирной монархии.

Хотя этот государь прослыл за лучшего и самого справедливого государя в мире, он однако утвердил свой престол на крови своих родных и пожертвовал своими детьми в пользу своего дяди из политических видов; подражая неблагодарности других государей, он варварски умертвил детей своего нареченного отца, усыновившего его, чтобы наследовать после него империю. Он не пощадил даже славных имен Антония и Клеопатры, которые были так близки ему и доставили ему возможность совершать эти бесчеловечные поступки.

Я не буду, — говорит тот же автор, — передавать омерзительные пороки и гнусные деяния Нерона, Домициана, Калигулы, Гелиогабала, Галлиена и других подобных коронованных чудовищ. Сама история краснеет, рассказывая об этих извергах, и сами имена этих государей были и будут ненавистными для всего потомства.

Если перейти от этих могущественных империй к менее значительным царствам, мы встретим те же пороки. Древняя и новая история изобилуют трагедиями этого рода.

Первое греческое царство обязано своим возникновением, по преданию, лишь отцеубийству Дардана, а царство амазонок получило свое начало благодаря варварскому избиению, которому эти женщины подвергли своих мужей. Все века и все народы представляют нам аналогичные примеры, и самые высокие положения во все времена приобретались ценой самых вопиющих несправедливостей.

Вот несомненно истинный источник и подлинное начало всей этой гордой и спесивой знати и величия сильных мира сего. А раз так, то вместо того, чтобы похваляться своим рождением и происхождением от таких преступных и омерзительных предков, они должны бы были по-настоящему стыдиться их.

Таким образом, явное злоупотребление и явная несправедливость — устанавливать на таком пустом и возмутительном основании и поддерживать столь странную и ненавистную неравномерность между различными состояниями и положениями людей. Ведь, как это можно ясно видеть, она отдает всю власть, все блага, все удовольствия, услады, богатства и даже праздность сильным мира сего, богачам и знати, а бедному народу отдает все самое тягостное и печальное: зависимость, заботы, невзгоды, беспокойство и тревоги, все труды и все утомительные работы. Такая неравномерность тем более несправедлива и ненавистна, что она ставит народные массы как бы в полнейшую зависимость от знатных и богатых и делает массы, так сказать, рабами, так что они принуждены не только терпеть все их капризы, пренебрежение и оскорбления, но также их притеснения, несправедливость и дурное обращение. Это дало повод одному автору сказать, что самое презренное и заброшенное, самое жалкое и нищее существо — это французский крестьянин; этот крестьянин, — прибавляет он, — работает только на важных и знатных особ и при всем своем труде едва может раздобыть себе хлеб.

Одним словом, — говорит этот автор, — крестьяне всецело являются рабами сильных и знатных мира сего, земли которых они обрабатывают или арендуют; в не меньшей степени они отягощены государственными налогами и поборами, равно как и особыми повинностями, налагаемыми на них их хозяевами, не считая того, что несправедливо выжимают из этих несчастных бедняков церковники. Действительно, мы видим повседневно притеснения, насилия, несправедливость и грубое обхождение, которые они позволяют себе над бедными народными массами. Им мало занимать повсюду первые, почетные места, владеть повсюду самыми прекрасными домами, землями и вотчинами, они стараются еще завладеть достоянием других хитростью и насилием. Они требуют в свою пользу разные взносы, требуют, чтобы им отрабатывали барщину, требуют для себя услуг, которых им никто не обязан оказывать. Они все еще недовольны, если им не уступают всего, чего они требуют, и пока они не видят, что всё пред ними пресмыкается. Самый мелкий дворянчик, самый мелкий помещик старается внушить страх и повиновение народу, предъявляет к нему несправедливые требования, является обузой для народа и постоянно старается что-нибудь урвать то у одних, то у других, забирает все, что где можно. С полным основанием сравнивают этих людей с глистами, ибо точно так же, как глист беспрерывно беспокоит и гложет тело тех, которые поражены этой болезнью, эти люди только и делают, что беспокоят, мучат и пожирают бедные народные массы. Эти бедные массы были бы счастливыми, если бы не были жертвой злого глиста, но не подлежит сомнению, что они будут вечно несчастными, если окончательно не избавятся от него.

Вам, мои дорогие друзья, рассказывают о дьяволах, вас пугают уже одним именем дьявола, потому что вам внушают, что дьяволы — это нечто, злее, страшнее чего нельзя себе представить, что они якобы самые главные, самые заклятые враги благополучия людей и всячески стараются погубить людей и сделать их навеки несчастными вместе с ними в аду. Но знайте, мои дорогие друзья, что для вас самые злые и настоящие дьяволы, которых вам следует бояться, — это те люди, о которых я говорю. В действительности, у вас нет более сильных и злых противников и врагов, чем эти сильные и знатные мира сего и богачи, потому что они действительно попирают вас, мучают вас и делают вас столь несчастными. О нет, наши художники заблуждаются и обольщаются, когда изображают на своих картинах дьяволов в виде ужасных и страшных чудовищ, они обольщаются, говорю я, и обольщают вас так же, как и ваши проповедники, когда они в своих картинах изображают вам дьяволов такими безобразными, уродливыми, нескладными. Художники и проповедники должны были бы лучше изображать их вам в виде всех этих прекрасных господ, всех этих власть имущих и знатных, всех этих прекрасных дам и девиц, которых вы видите такими разряженными, завитыми, кудрявыми, напудренными, раздушенными, сияющими золотом, серебром и драгоценными каменьями. Ибо они, эти дамы и мужчины, как я уже сказал, — настоящие дьяволы и дьяволицы, потому что именно они — ваши злейшие враги и больше всех вредят вам. Дьяволы, которых ваши проповедники и живописцы изображают вам под видом таких уродливых чудовищ, разумеется, лишь воображаемые дьяволы, которые могут пугать только детей и людей темных и не способны причинить никакого зла кроме воображаемого зла тем, кто их боится. Но вот эти другие дьяволы и дьяволицы в виде изящных дам и мужчин, о которых я говорю, они уже конечно не продукт воображения, они вполне реальны, они умеют весьма реально заставлять бояться себя; зло, которое они причиняют бедным массам, вполне реально и осязательно. Итак здесь перед нами тоже злоупотребление и даже великое злоупотребление — поразительное и огромное неравенство между различными состояниями и положениями людей. Но так как христианская религия терпит, одобряет и утверждает это огромное столь несправедливое неравенство состояний и положений среди людей, то это служит явным доказательством, что она вовсе не от бога, что она вовсе не установлена богом; ибо здравый разум с очевидностью показывает нам, что бог, предполагаемый бесконечно благим, мудрым и справедливым, никогда не захотел бы устанавливать, утверждать и поддерживать такую великую и вопиющую несправедливость.


[1] Espion (в тексте опечатка: Esprit) Turc. Tit. De Mold. T. 5, lettre 22.

[2] Espion Turc.

[3] Espion Turc.


XLV. Второе злоупотребление: [оправдание существования категории тунеядцев, способных лишь грабить и притеснять других людей]