XIV. [Недостоверность историй о них]
Чудеса нового завета отличаются столь же малой достоверностью и малым правдоподобием, как и мнимые чудеса ветхого завета. Например, где ручательство и уверенность в том, что четыре евангелия, сообщающие о мнимых чудесах Иисуса Христа, действительно составлены теми, кому они приписываются? А если они действительно составлены ими, то где уверенность в том, что это были люди честные и заслуживающие доверия? От того, что мы знаем их имена, что один назывался Матфеем, другой Марком, третий Лукой и четвертый Иоанном, мы еще не знаем, были ли они людьми честными и заслуживающими доверия. Это еще ничего не говорит нам о том, были ли это умные и образованные люди, не были ли они сами введены в заблуждение и не желали ли они обманывать других. Имеются основания относиться к их рассказам с крайним недоверием, так как все согласны, что это были люди невежественные и грубые, которым следовательно легко было внушить все, что угодно. И наконец где гарантия, что эти четыре евангелия, известные под их именами, не были подделаны и фальсифицированы, как это делалось и еще по сию пору делается со многими другими историческими рассказами? Нам приходится чуть ли не отказываться верить передаче тех фактов, которые происходили даже в наши дни и почти на наших глазах: из 20 человек, рассказывающих о них, вряд ли двое передадут их в точности. Какая же гарантия возможна в отношении столь древних событий, которые отделены от нас рядом веков и тысячелетий и рассказаны нам только чужестранцами, неизвестными людьми без положения и авторитета, а между тем рассказывающими столь необычайные и маловероятные, лучше сказать — невероятные вещи? Несомненно, их рассказы лишены всякой достоверности и даже всякого правдоподобия и поэтому не заслуживают никакой веры. Ссылаются на то, что эти повествования всегда признавались за святые и священные и поэтому всегда хранились нерушимо и в точности, без малейшего изменения содержащейся в них истины. Но этот аргумент в их пользу не имеет смысла, так как, напротив, он — наряду с другими аргументами — делает, пожалуй, еще более подозрительными эти повествования. В самом деле, последние, возможно тем паче искажались и фальсифицировались лицами, думавшими извлечь для себя из них выгоду и опасавшимися, что они недостаточно говорят в их пользу. Обычно переписчики и издатели[1] вставляли от себя добавления, изменяли текст и даже урезывали его, смотря по тому, что отвечало их намерениям. Вот какие мысли и взгляды высказывает по этому поводу один рассудительный автор последнего столетия. Человек, — говорит он, — по своей природе лгун, он любит только свое собственное произведение, вымысел и басни. Взгляните, — говорит он, — на народ, он выдумывает, преувеличивает, шаржирует по грубости или глупости; спросите даже самого честного человека, всегда ли он правдив в своих речах, не ловит ли он себя порой на рисовке, к которой необходимо приводят тщеславие и легкомыслие, не случается ли ему не раз прибавить от себя для красного словца к передаваемому им факту какое-нибудь вымышленное обстоятельство? Событие произошло в настоящее время и почти на наших глазах, а сто очевидцев расскажут его на сто различных ладов, а другой, если послушаете его, расскажет вам его на совершенно новый лад. Как же я могу верить, — продолжает тот же рассудительный автор[2] — столь древним фактам, отделенным от нас несколькими столетиями? Как могу я основываться на самых солидных историках? Во что превращается история? Был Цезарь убит в сенате? Существовал ли какой-то Цезарь? Вы скажете: какая здесь логика, что за сомнения, что за вопрос? Вы смеетесь, — говорит ниш автор, — вы считаете, что я не заслуживаю никакого ответа, и мне самому думается, что вы правы. Но предположим, — продолжает он, — что книга, в которой упоминается о Цезаре, не мирская книга, написанная людьми-лгунами и найденная случайно в библиотеках среди других рукописей, содержащих подлинные и апокрифические повествования; предположим, напротив, что она — результат святого и божественного вдохновения и носит на себе его отпечаток, что она около двух тысяч лет известна многочисленному обществу, которое за все это время не позволяло сделать в ней ни малейшего изменения и считало своим долгом перед богом сохранять ее в первоначальном виде, предположим даже, что религия предписывает обязательную веру во все факты, сообщаемые в том томе, где говорится о Цезаре и его диктатуре; признайтесь, Люцилий, — заключает этот рассудительный автор, — признайтесь, что вы в таком случае усомнитесь, существовал ли какой-то Цезарь. Вот вам верный образ ненадежности исторических повествований, причем не только повествований мирского характера, но в еще большей мере тех, которые выдаются за самые святые и священные. Относясь к области религии, эти последние представляют более интереса, чем другие, и поэтому каждый старается извлечь из них для себя выгоду и по мере возможности использовать их в интересах своего лагеря. Поэтому каждый старается приводить такие рассказы, верные или ложные, а чтобы сделать их еще более благоприятными для своих целей, вносит по своему усмотрению добавления и изменения в интересах своего лагеря.
[1] В тексте: «типографы». — Прим. пер.
[2] [La-Вгuуèге] - Сaгасtères.
XVI. [Недостоверность евангелий]