Преследование гомосексуалистов в Третьем рейхе хотя и проходило достаточно специфическим путем, но не было явлением, присущим только национал-социализму. Гонения на гомосексуалистов проходили задолго до 1933 года. Их следы можно отыскать еще в раннем Средневековье. В 1871 году гомосексуализм стал в Германии уголовным преступлением. Об этом говорила статья 175 Уголовного кодекса Германской империи. Если опираться на нацистскую терминологию, то «Второй рейх» активно использовал для борьбы с гомосексуализмом и аппарат полиции, и юстицию. Так что национал-социалисты начинали свою гомофобскую политику далеко не с нуля, у них уже были определенные наработки. Гитлеру и Гиммлеру не пришлось придумывать новых законов для регулирования этого вопроса. Им не надо было создавать специфический механизм преследования. Нацистам требовалось всего лишь прийти к власти и осуществить все, что они активно пропагандировали: формирование общества в соответствии с народными идеалами. Те, кто пытался сопротивляться этой политике или пытался избежать ее воздействия, подвергались «искоренению» или «перевоспитанию». Кампания против гомосексуалистов была всего лишь составной частью этой политической линии. «Санитарная очистка тела народа», «продолжение рода», «равновесие в семье» были лозунгами этой деятельности.
Но все-таки этого было недостаточно, чтобы объяснить готовность общества всячески содействовать этим экстремистским мерам. В начале века дискуссии о решении так называемого «гомосексуального вопроса» вели лишь узкие круги юристов, врачей и представителей отдельных общественных организаций. На первый взгляд эти люди казались странными чудаками. Тем более если учесть, что во времена Веймарской республики наказания за гомосексуализм были фактически отменены. Но предложенный юристами и врачами путь никак не учитывал, даже частично, мнения влиятельных партий. А они требовали отнюдь не отмены, а, напротив, ужесточения наказания по 175-й статье Уголовного кодекса. Предложения политиков были самыми различными: изолировать от общества «половых преступников», подвергнуть их принудительному лечению или же стерилизовать.

Подключившись в 1925 году к этой дискуссии, национал-социалисты не испытывали никаких сомнений. Депутат рейхстага от НСДАП В. Фрик, позже ставший министром внутренних дел, во время парламентских дебатов 1927 года гневно обрушивался на предлагаемую реформу и социал-демократов: «На их партийном съезде в Киле был сделан доклад о духовном обновлении немецкого народа, который предполагал отмену § 175 и отмену наказаний за нарушение супружеской верности. Но мы со всей строгостью будем преследовать людей, попавших под действие этой уголовной статьи, так как они разлагают народ». И в этой ситуации разразился скандал вокруг Э. Рёма.
Гомосексуализм незримой тенью следовал за германским национал-социализмом. «Что представляют собой господа нацисты? Убийцы и педерасты». Так жестко и недвусмысленно звучит суждение, высказанное Бенито Муссолини во время дипломатического кризиса между Италией и Германией, последовавшего за убийством австрийского канцлера Дольфуса. И это было далеко не единичным мнением. В Советском Союзе существовал стереотип о том, что Германия — родина гомосексуализма, который воспринимался многими как немецкая болезнь. Выводом из этого было утверждение, что нацизм — порождение гомосексуализма. Наиболее яркое выражение эта идея нашла в статье Максима Горького «Пролетарский гуманизм», опубликованной в «Правде» 23 мая 1934 года: «Не десятки, а сотни фактов говорят о разрушительном, разлагающем влиянии фашизма на молодежь Европы. Перечислять факты — противно, да и память отказывается загружаться грязью, которую все более усердно и обильно фабрикует буржуазия. Укажу, однако, что в стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуем, а в «культурной стране» великих философов, ученых, музыкантов он действует свободно и безнаказанно. Уже сложилась саркастическая поговорка: «Уничтожьте гомосексуализм — фашизм исчезнет!»

В случае Рёма гомосексуализм был не просто вопросом морали. Ганс Блюхер в 1917 году подчеркнул, что в «союзах мужчин» всегда присутствовал гомоэротический элемент отношений. В ходе Первой мировой войны героизм и связанный с ним культ союза мужчин получил второе дыхание и достиг своей кульминации в эпоху Третьего рейха. Так же, как во времена Ренессанса и Наполеона, предметом воодушевления стали сверхчеловеческие усилия, которые в основе своей имели скрытый гомоэротический подтекст.
Поколение, пережившее Первую мировую войну, «преднамеренно отказалось от гражданской формы любви» и избрало для себя новую ориентацию. Разгулявшемуся культу мужчины «не нужна была прекрасная женщина в качестве объекта обожания», он стилизовал «пограничную ситуацию открытого военного насилия как оргастическо-сексуальное проявление». В книгах «солдатских националистов», какими были Эрнст Юнгер, а также Эрнст фон Заломон, место женщины как сексуального объекта странным образом заняло оружие. Фон Заломон описывал в своих фантазиях сексуальные качества винтовки, этой «невесты солдата»: «Винтовка вздымается и бьется как рыба, я твердо и нежно хватаю ее рукой, зажимаю ее дрожащее дуло между коленями и берусь за ремень».
Элита Третьего рейха знала, что подобная проблема присутствовала и в национал-социалистическом государстве. По своей сути НСДАП, СС, СА и «Гитлерюгенд» были классическими мужскими союзами. По мнению национал-социалистов, в случае СА проблемы частной жизни и моральных установок отдельных штурмовиков постепенно превратились в проблемы общественные, и даже политические. «Самое ужасное, что постепенно в СА стала складываться секта, ядро которой не просто не принимало нормальное понимание здорового народа, но и стало угрожать государственной безопасности». Из сплочения штурмовиков не могло получиться ничего, кроме вероломства по отношению к фюреру и армии, планомерной подготовки ко второй революции, которая бы непременно вылилась в гражданскую войну.
Руководство Третьего рейха пыталось навязать всем немцам мысль, что между гомосексуализмом в СА и угрозой обществу и государству была непосредственная взаимосвязь. Упрек в сексуальной необузданности незаметно превратился в политический аргумент. После подавления «путча Рёма» коричневая элита прекрасно осознала, насколько легко обезвредить политических противников, если обвинить их в гомосексуализме. Два года спустя нацистский режим таким же образом пытался сломать сопротивление католической церкви. Тогда нацистское руководство избавилось от нескольких неудобных служителей культа. Да что священники, этот предлог использовался для устранения фигур более крупного ранга!

Придя к власти, нацисты получили в свое распоряжение не только гигантский аппарат полиции, который мог в борьбе с гомосексуализмом опираться на пресловутую 175-ю статью, но и эффективный пропагандистский аппарат, который должен был подготовить общественность к новому витку гонений. Необходимость подобной обработки была очевидна. В 1935 году разразилось несколько громких скандалов, когда в гомосексуализме были уличены некоторые члены «Гитлерюгенда». После «путча Рёма» у общественности стало складываться впечатление, что эта молодежная организация была чуть ли не «инкубатором гомосексуалистов». Родители отказывались посылать своих детей в «Гитлерюгенд», отдавая предпочтение другим юношеским организациям. 1936 год стал переломным в вопросе преследования гомосексуалистов. Если в 1934 году по статье 175 было осуждено всего лишь 1000 человек, то два года спустя по ней проходило в 5,5 раза больше. В 1938 году статистика свидетельствовала почти о 9 тысячах уголовных процессов.
При гестапо были созданы специальные команды, которые должны были ликвидировать «очаги эпидемии» в школах, интернатах и других местах. В тайную политическую полицию рекой потекли доносы. Подобно «хрустальной ночи», ставшей моральным прецедентом для уничтожения евреев, нацистам требовалось нечто подобное для расправы с гомосексуалистами. Таковыми поводами стали два судебных процесса: «монастырский» и «молодежный». На первом было осуждено несколько сотен католических священников, а на втором члены молодежных организаций «бюндише», распущенных гитлеровцами еще в 1934 году.
В «поисках истины» гестапо извлекало из тюрем осужденных и вытягивало из них имена бывших «соучастников». Однажды оно напало на крупного шантажиста, притом весьма оригинального. Ганс Шмидт, сам известный проституирующий гомосексуалист, занимался тем, что выслеживал богатых гомосексуалистов и шантажировал их. Иногда ему удавалось застигать их на месте преступления. Тогда он изображал из себя полицейского и под угрозой судебного преследования вымогал у них крупные суммы.

Шмидт был взят из Центральной тюрьмы, где отбывал наказание (уже не в первый раз). Его долго допрашивали. Он охотно рассказал о своих клиентах и жертвах. Он перечислил всех, кого знал: высших чиновников, врачей, адвокатов, коммерсантов, промышленников, артистов. Среди них он упомянул некоего фон Фрича, от которого получил деньги в конце 1935 года. Однажды зимним вечером, поведал Шмидт, он засек на вокзале Ванзее хорошо одетого господина, который «договаривался» с «собратом» Шмидта, тоже занимавшимся гомосексуальной проституцией и известным полиции нравов.
Этот господин имел выправку офицера, был одет в меховую куртку, щеголял в зеленой шляпе, носил трость с серебряным набалдашником и монокль. Шмидт увязался за этими двумя людьми и после их короткого и гнусного «свидания» в каком-то темном уголке недалеко от вокзала окликнул пожилого господина. Дальше все шло по обычному сценарию. Полиция, угроза скандала и... «сделка». У господина было с собой немного денег, и Шмидт проводил его до дома в Лихтерфельде-Эст. Потом в течение нескольких недель Шмидт вымогал у него деньги, заставив его даже снять их со счета в банке. Этого старого господина с дурными наклонностями звали фон Фрич или просто Фрич.

Гестапо тотчас ухватилось за этот неожиданно подвернувшийся случай. Если старым господином, замеченным на вокзале, был главнокомандующий фон Фрич, этот хорошо известный монархист, какой чудесный предлог для его устранения! Гитлер, с которым проконсультировались, отказался дать свое согласие на это и велел уничтожить протоколы допроса Шмидта, чтобы похоронить «все это свинство».
Внешне генерал фон Фрич весьма походил на карикатурное изображение прусского офицера: монокль, форма в обтяжку, невысокий рост. В действительности Фрич не был пруссаком. Его отец был первым генералом в семье саксонско-тюрингского чиновного дворянства, а мать происходила из семьи протестантского пастора из Вестфалии. Воспитанный в духе протестантской этики, Фрич был человеком скромным и бескорыстным и жил только на жалованье. Высокая репутация генерала основывалась и на его профессионализме. Он был одаренным военачальником, собирал опыт генштабиста во время Первой мировой войны, в Прибалтике, командуя воинскими частями рейхсвера в Ульме, Шверине, Штеттине, Франкфурте-на-Одере, Берлине. Все свое время он посвящал службе, иногда доходя до нервного истощения. Хотя Фрич, прошедший школу Секта, считал себя «только солдатом», его убеждения были националистическими и консервативными, он мечтал о новой войне против Франции и Англии, ненавидел Веймарскую республику, Ф. Эберта и Ф. Шейдемана, считал, что все пацифисты, евреи и демократы хотят погубить Германию, и не проводил между ними различий. Как и большинство его коллег, он приветствовал приход нацистов к власти и охотно стал служить новому режиму. Добавим, что, в отличие от других офицеров рейхсвера, он внимательно проштудировал «Майн кампф».

Американский журналист У. Ширер, аккредитованный в 1930-е гг. в Германии, вспоминал, как однажды во время военного парада ему довелось стоять рядом с Фричем: «Я был несколько удивлен тем, что он говорил. Он выпаливал одно за другим ядовитые замечания в адрес СС, партии, различных партийных лидеров по мере того, как они появлялись. Он был полон недовольства всеми ими. Когда показалась машина Гитлера, он пробурчал что-то и занял свое место на время смотра непосредственно за фюрером». Конечно, не стоит преувеличивать оппозиционность Фрича. Он критиковал слишком быстрое вооружение, проводимое Гитлером, и считал, что это вредит воспитанию офицерского корпуса, выступал последовательным противником военных амбиций СА, а потом — СС. Но Фрич никогда не скрывал своей неприязни к нацистам, особенно к СС. Это обстоятельство не ускользнуло от Гитлера, а у Генриха Гиммлера, шефа СС и полиции, всегда вызывало сильное желание устранить грозного конкурента, который стоял во главе армии.
Ясное дело, эсэсовские чины не послушали Гитлера, так как в том же январе 1938 года полное досье этого дела таинственным образом оказалось в руках Гейдриха. По правде говоря, досье, предъявленное Гитлеру, имело лишь видимость полного. Профессиональный полицейский обнаружил бы в нем существенные «дыры», но в этой области Гитлер был профаном. Например, по-видимому, не проверялся адрес фон Фрича во время зафиксированных событий, не было свидетелей, что он когда-либо жил в Лихтерфельде-Эст или хотя бы имел там временное пристанище; не проверялись банковские операции фон Фрича в конце 1935-го и начале 1936 года, не выяснялось даже, имел ли он счет в банке недалеко от станции Лихтерфельде-Эст, куда Шмидт, по его утверждению, сопровождал его. Короче говоря, вся эта секретная «процедура» была крайне слабо документирована.
Тем не менее дело велось опытным сыщиком — главным инспектором Мейзингером, бывшим мюнхенским полицейским, который пришел в гестапо вместе с Мюллером. Один из главных действующих лиц чистки 30 июня 1934 года, Мейзингер был личным другом и доверенным человеком Мюллера, который поручал ему самые грязные дела. В качестве компенсации он получил в управление «специальное» бюро, которое давало ему значительный навар. Позднее он был отправлен с миссией в Японию и, в частности, контролировал в Токио деятельность журналиста из «Франкфуртер цайтунг», симпатизировавшего когда-то коммунистам и ставшего агентом СД и гестапо, — Рихарда Зорге.
Гейдрих, таким образом, поднял досье, составленное Мейзингером тремя годами ранее. На сей раз Гитлер не отбросил в сторону обвинительные листки. Он даже не спросил, почему они не были уничтожены в соответствии с его приказом, и вызвал фон Фрича в канцелярию. Совершенно не подозревая, какое над ним висит обвинение, генерал пришел. Когда Гитлер задал ему соответствующие вопросы, Фрич с искренним негодованием отверг обвинение и дал слово чести, что он невиновен. Тогда произошла совершенно невероятная сцена: Гитлер вдруг распахнул дверь, и в нее вошел Шмидт. В своей рейхсканцелярии глава государства, всемогущий фюрер, устроил очную ставку между армейским главнокомандующим и рецидивистом-педерастом! Шмидт взглянул на фон Фрича и произнес лишь одну фразу: «Это он».
Генерал был сражен. От этой безумной сцены он потерял дар речи, невнятно все отрицал, стараясь постичь смысл чудовищной инсценировки, жертвой которой он оказался. Бессильная ярость, оцепенение и презрение спутали его мысли, притупили рефлексы. Гитлер, глядя, как он краснеет и бледнеет, поверил в его виновность и потребовал отставки. Но фон Фрич пришел в себя. Он все отвергал, повторял, что невиновен, требовал судебного расследования Военным советом. Эта бурная встреча происходила 24 января. 27-го фон Фрич был уволен по состоянию здоровья, но решение об этом было опубликовано лишь 4 февраля. В промежутке Геринг, который сначала резко выступил против расследования, затем согласился провести его сам и отдал соответствующий приказ гестапо. Получился новый парадокс: вчерашний главнокомандующий вызывался на суд людьми Гейдриха и, что еще более удивительно, пошел на этот суд.
Несмотря на меры предосторожности, принятые, чтобы сохранить в тайне эту операцию до ее завершения, новость распространилась в армии. После дела Бломберга (о нем речь пойдет ниже), о котором никто еще не знал ничего конкретного, это дело вызвало беспокойство. Было чему удивляться в этих двух близко отстоявших друг от друга по времени скандалах. Военные чувствовали подвох и считали, что престижу армии нанесен тяжелый удар. Многие недоумевали. Гомосексуализм был издавна распространен в германской армии. В начале века он стал даже модой, поскольку сам кайзер (который лично был «не из тех») любил окружать себя субъектами, которых он называл «византийцами» и ценил их артистические способности; среди них были послы, один прусский принц, несколько генералов. Сам начальник кабинета кайзера граф Гюльзен-Гезелер внезапно умер от закупорки сосудов в 1906 году, одетый в костюм оперной танцовщицы. В армии помнили о скандале, который привел в 1907 году к осуждению и ссылке принца Филиппа Эйленбургского за его открытую связь с кирасирским полковником Куно де Мольтке. Фон Фрич никогда не давал повода для пересудов. Его образ жизни казался безупречным, но... кто знает? Наверное, у военных были смутные подозрения, неопределенные опасения, а также боязнь открыто выступать против гестапо, так как никто не сомневался, что оно держит в руках нити этого дела. Эта неясность продолжалась несколько дней.

Гиммлер и Гейдрих не желали такой демаскировки. Тем не менее военные еще пользовались некоторой поддержкой. Вскоре им удалось восстановить исходный пункт истории: все объяснялось созвучием фамилий. Подлинным виновником был кавалерийский капитан в отставке фон Фриш (а не Фрич). Без труда был найден его дом в Лихтерфельде-Эст, где он жил уже десять лет, но капитан был прикован к постели тяжелой болезнью. Его служанка заявила, что люди из гестапо уже приходили 15 января, то есть за девять дней до того, как была устроена очная ставка вымогателя Шмидта с генералом фон Фричем!
На следующий день военные пришли снова, чтобы спрятать больного в надежное место, но гестапо уже увезло его ночью. Через несколько дней он умер. Следователи с помощью чиновника из министерства юстиции выяснили в банке, что еще 15 января гестапо изъяло текущий счет фон Фриша, на котором были помечены снятия сумм в дни, указанные Шмидтом, а также все сопутствующие документы. В то же время в казарме в Фюрстенвальде был взят один унтер-офицер, бывший денщик генерала фон Фрича. У него пытались вырвать компрометирующие признания. Экономке генерала, арестованной в провинции, где она находилась в отпуске, был учинен такой же допрос с пристрастием. Наконец выяснилось, что 24 января Шмидт, до того как его привели в канцелярию, был приведен к Герингу, и там Гиммлер и Геринг лично разъяснили ему, что если он не «признает» генерала, которого покажет ему фюрер, то пусть он готовится к очень мучительной смерти. Хотя Геринг торжественно дал Шмидту честное слово, что ему сохранят жизнь, гестапо расстреляло его через несколько дней. Шмидт — этот человеческий отброс — сыграл, как в свое время ван дер Люббе, свою роль и должен был исчезнуть.

Армия вообще всегда находилась под особым присмотром «особых команд» гестапо. Напомню, что в 1935 году в Германии была восстановлена воинская повинность. Согласно новому закону, военнообязанными были все немецкие мужчины в возрасте от 18 до 45 лет. Уже год спустя, в 1936 году, численность армейских подразделений составляла 550 тысяч человек, а в августе 1939 года командованию вермахта подчинялось 2,6 миллиона солдат. Такая концентрация изолированных от женщин мужчин стала благоприятной средой для «эпидемического расширения гомосексуализма». Репрессии, проводимые в армии, наглядно демонстрирует нижеприведенная таблица.

В целом это был самый настоящий геноцид. Только между 1937 и 1939 гг. по обвинению в гомосексуальных связях были арестованы полицией и гестапо 95 тысяч мужчин, из которых 25 тысяч были осуждены. Общее число осужденных по параграфу 175 с 1933 по 1944 год составило, по разным подсчетам, от 50 до 63 тысяч человек, из них 4 тысячи несовершеннолетних.

В иерархии концлагеря гомосексуалисты оказывались всегда на нижней ступени. Их, как правило, назначали на наиболее опасную и мучительную работу, так что смертность среди этой категории заключенных была особенно высока. Вскоре после создания первых концлагерей СС разработали систему внешней маркировки для различных категорий заключенных. Вместе с тем лагерным начальством проводилась политика смешения разрядов заключенных, с тем чтобы, унижая одних и заигрывая с другими, побуждать к доносительству и ненависти среди заключенных. Гомосексуалисты сначала были отмечены желтой полосой с заглавной буквой «А» (на немецком лагерном жаргоне «Arschflcker» — намек на анальный контакт) или же большой черной точкой с цифрой 175 (§ 175 Уголовного кодекса) на тюремной робе. Позднее появились треугольники разных цветов. Номер и треугольник нашивались на левую сторону груди и на правую ногу. Красный был цветом политических заключенных, зеленый — уголовников, фиолетовый — свидетелей Иеговы, черный — асоциальных элементов, розовый — гомосексуалистов, коричневый — цыган. Евреи нашивали красные, зеленые, черные и другие отметки поверх своих желтых треугольников, так что получалась шестиконечная звезда. Для указания национальности иностранцев в треугольник вписывалась первая буква, например «Т» для чехов ( «Tchech» ), «F» для французов и так далее. Утех, кто отбывал заключение за экономические преступления, между нижним концом треугольника и номером стояла черная точка размером с долларовую монету. У тех, кто подозревался в попытках к бегству, на спине и груди были изображены красно-белые мишени. Знак не всегда совсем точно соответствовал «преступлению» заключенного.

Среди различных категорий лагерных заключенных две имели четкую сексуальную окрашенность: гомосексуалисты и так называемые «осквернители расы». В рамках концлагеря малейшего подозрения в гомосексуализме было достаточно, чтобы превратить и без того нелегкую жизнь заключенного в невыносимую и, в силу распространенного предубеждения против гомосексуалистов, сделать его объектом бойкота со стороны заключенных. Несмотря на то что среди заключенных гомосексуализм был широко распространен, розовый треугольник служил главной причиной остракизма.
В конце 1943 года Гиммлер издал новый приказ об очищении сексуальных извращенцев, то есть гомосексуалистов. Согласно этому приказу каждый гомосексуалист, добровольно согласившийся на кастрацию и зарекомендовавший себя примерным поведением, будет отпущен в самом ближайшем времени. Некоторые из заключенных, принадлежавших к братству розового треугольника, поверили в обещание Гиммлера и согласились на кастрацию, надеясь избежать тем самым смертельных объятий концлагеря. Но, несмотря на примерное поведение — насколько оно было примерным, зависело лишь от расположения духа коменданта барака и командира из войск СС, — добровольно согласившихся на кастрацию освободили только из концлагеря. Но они не получили полной свободы, поскольку их направляли в штрафные части дивизии «Дирлевангер» на Восточный фронт, где им суждено было погибнуть в белорусских лесах, в сражениях против партизан, иными словами — геройски умереть во славу Гитлера и Гиммлера.
Кроме этого, нацисты пытались «научно» решить проблему гомосексуализма и операционным путем вернуть гомосексуалистам «необходимую мужественность». Так, весной 1944 года штурмбаннфюрер СС датчанин доктор Вернет прибыл в Бухенвальд с подписанным Гиммлером разрешением на проведение серии экспериментов с целью «искоренения гомосексуализма» путем имплантации синтетических гормонов. Из пятнадцати человек, подвергнутых операции, двое были кастрированы, двое погибли в ходе операции, остальные умерли вследствие общей слабости организма.

С однополой женской любовью в Третьем рейхе дела обстояли несколько по-иному. Лесбиянок по закону не преследовали, но отношение к ним было также враждебным. Женщин, как правило, относят к гетеросексуальным существам, и кажется, что сам термин «гомосексуализм» применим только к мужчинам. Судьба многих мужчин и женщин Третьего рейха оказалась в прямой зависимости от этих суждений. По существу, лесбийство осуждалось и замалчивалось, а гомосексуализм был уголовно наказуем. Преследование лесбиянок существовало в более скрытом виде.
Так сложилось исторически, что для женщин и девушек существовала строгая презумпция гетеросексуальности, поэтому явно выраженные суровые меры к «нарушительницам» не считались необходимыми. В 1910 году в Германии предпринимались попытки отнести лесбийство к уголовно наказуемым деяниям, но феминистическая оппозиция быстро победила в этом политическом вопросе. К 1935 году женское движение как таковое было в Германии уничтожено, а конформизм в поведении преобладал настолько, что нацистское государство не нуждалось в уголовном преследовании лесбийства. Министерство юстиции тогда наотрез отказалось распространить действие статьи 175 Уголовного кодекса, запрещавшей мужскую гомосексуальность, и на женщин. В сущности, это было указанием на то, что лесбиянки представляли куда меньшую угрозу государству, чем гомосексуалисты, — лесбиянок было меньше, их политическая активность не выражена, и выявить их было труднее.

Подавляя лесбийство, нацистское государство опиралось не на Уголовный кодекс, а на запугивание. С приходом нацистов к власти лесбийские клубы и частные места встреч были закрыты. Такая мера создавала видимость пристойности. Клаудия Шопманн в своей работе «Национал-социалистическая сексуальная политика и женский гомосексуализм» пишет: «Чтобы избежать насмешек на улицах, многие лесбиянки меняли стиль одежды и поведения, приближая его к женскому стереотипу. Их вынуждали вести психологически нелегкую двойную жизнь». Мимикрия стала необходима для выживания. Брюнетки перекрашивались в блондинок, и после 1933 года многие лесбиянки выходили замуж, с тем чтобы избежать общественного внимания. Брак-прикрытие не мог, однако, служить гарантией выживания, особенно для лесбиянок-евреек. Тем не менее Шопманн отмечает, что «при отсутствии других причин для преследования и при условии подчинения общепринятым нормам лесбиянка обычно избегала концлагеря». Примером может служить Элизабет Вуст. В 1944 году Вуст, жена нацистского офицера, была вынуждена отрицать сексуальную связь со своей любовницей Фелицией Шрагенхейм. Признание означало бы немедленное заключение в концлагерь. После многочасовых допросов Вуст по-прежнему заявляла: «Между нами не было и не могло быть лесбийской любви». Эта ложь, засвидетельствованная письменно, десятилетиями хранилась под покровом мучительного молчания и была опровергнута только в 1991 году, когда Элизабет Вуст наконец смогла восстановить истину, рассказав историю своей жизни известной журналистке Эрике Фишер. Другие же лесбиянки, такие как Фелиция Шрагенхейм, например, были лишены всякой возможности выжить.
Лесбиянки-нееврейки, не пожелавшие придерживаться принятых норм, отправлялись в заключение в качестве «асоциальных элементов» — весьма разношерстная группа социально не приспособленных, по нацистской классификации. В число асоциальных элементов входили, в частности, проститутки, бродяги, воры и нарушители закона о недопустимости половых связей между арийцами и евреями. В соответствии с принятой для концлагерей системой обозначений асоциальные элементы должны были носить черный треугольник... Свидетельств о преследовании лесбиянок так мало еще и потому, что группа «асоциальных элементов» была очень разнородной, и лесбиянки не выделялись так, как другие заключенные, к примеру, гомосексуалисты-мужчины, чей особый знак сразу сигнализировал об их «преступлении».

В отличие от всех других преследуемых, гомосексуалисты-мужчины считались преступниками и после того, как был повержен нацизм. В Западной Германии статья 175 оставалась в Уголовном кодексе до 1969 года. Многие пострадавшие при нацистах молчали, так как боялись ареста по этой статье. Во Франции гомосексуалистов ожидала та же участь; принятый Виши закон об уголовном наказании за гомосексуализм не был отменен де Голлем, его упразднили лишь в 1982 году при Миттеране. Несмотря на все либеральные реформы, гомосексуалистов и лесбиянок долгое время не относили к жертвам нацизма. В 1989 году в Париже делегация гомосексуалистов смогла возложить венок к памятнику депортированным только после окончания «официальной» церемонии.